Выдержки из книги И.В. Долининой «Великие люди глазами гомеопата».

Георг Гегель (1770-1831)

Никогда еще, с тех пор как люди мыслят, не было такой всеобъемлющей системы философии, как система Гегеля.

Ф. Энгельс

 

Жизненный путь и история болезни

Будущий философ родился в августе 1770 года в городе Штутгарте в семье чиновника. В детстве он отличался слабым здоровьем: в шестилетнем возрасте чуть не умер от оспы, в одиннадцать лет перенес тяжелую лихорадку, а в семнадцать – малярию.

С юных лет Георг вел дневник, содержание которого свидетельствует о фантастической эрудиции и выраженном педантизме автора. Он любил серьезные книги и имел свою ма­неру работы с ними. Из прочитанного делал обшир­ные выписки на отдельных листах, которые расклады­вал по рубрикам: филология, эстетика, физиогномика, арифметика, геометрия, психология, история, богословие, философия. Внутри каждого раздела соблюдался алфавитный порядок. Все было уложено в папки, снабженные этикетками; таким образом, нужную выписку можно легко найти. Эти папки сопровождали Гегеля всю жизнь.

В зрелом возрасте, создавая многотомные труды по философии, Гегель всегда делал ссылки на первоисточники по памяти. Он не любил отвлекаться от размышлений, чтобы лишний раз проверить точность цитаты. Это лишь подтверждает энциклопедичность могучего ума философа.

Возможно, что склонность к педантичному «раскладыванию по полочкам» передалась Георгу от отца, чиновника в третьем поколении. Мать Гегеля умерла, когда сыну было всего одиннадцать лет. Душевно близким человеком для юного Георга стала сестра Христина. Девочка была младше на три года и смотрела на умного брата с обожанием. Уже в зрелом возрасте Георг сформулировал принцип о том, что высшей формой любви является любовь сестры к брату. В качестве иллюстрации он ссылался на трагедию Софокла «Антигона», в которой сестра, выполнив последний долг перед братом, покончила с собой.

В школьные годы Гегель ничем особенным не выделялся. «Никто не предчувствовал тогда, что в этом невзрачном юноше таится глубокий мыслитель, которому суждено стать первым фило­софом века», – писал один из его биографов. Впрочем, это не совсем так. На одном из сочинений Гегеля, написанном в выпускном классе, стояли в каче­стве оценки латинские слова: «Felix futurorum omen» – «Счастливое предзнаменование будущего». Сочинение называлось «О некоторых характерных отли­чиях древних поэтов».

Насколько Гегель был далек от современной ему литературы, настолько хорошо знал античную. Георг увлекался трагедиями Со­фокла и Еврипида, переводил Эпиктета и Лонгина и без особого труда создавал панегирики древним авторам. В более раннем сочинении «О религии греков и рим­лян» Гегель излагал сугубо рационалистическую точку зре­ния на античность. Он писал о суеверии греков, которое коренилось в недостатке просвещения.

Вместе с тем в конце работы прозвучали и некоторые критические нотки по отношению к современности. Из древней исто­рии можно извлечь важный урок, увидеть, как по сложившейся традиции ве­личайшая бессмыслица выдается за разум, а позорные глупости – за мудрость. «Это должно насторожить нас в отношении полученных по наследству и развиваемых дальше взгля­дов, проверить даже те, в отношении которых у нас не возникает и тени подозрения, что они могут быть ложными или лишь наполовину истинными», — писал юный философ.

В сочинении о древних поэтах Гегель, как бы раз­вивая эту идею, подвергнул критике новейшую литера­туру. По его мнению, современный поэт не имел такого широкого поля деятельности, как в былые времена. Отли­чительным качеством и несомненным преимуществом античных авторов являлась простота. Их мысли были почерпнуты не из книг, а непосредственно из жизни, из природы. Они хотели соответствовать истине, а не угож­дать вкусам публики.

Здесь, правда, нет ничего оригинального. Увлечение античностью являлось достоянием немецкого образован­ного общества. Школьник лишь воспроизводил прочитан­ное, но делал это убедительно и логично. Любовь к древним языкам и древним авторам Гегель сохранил и впоследствии.

Учитель остался доволен сочинениями и отмечал лишь ора­торские промахи автора. Гимназисты были обя­заны не только написать сочинение, но и произнести его в классе, Гегель же никогда не блистал красноречием.

В возрасте восемнадцати лет Георг Гегель поступил на богословское отделение Тюбингенского университета. В этом старинном, основанном еще в XV веке заведении обучались преимущественно будущие пасторы и учителя. Число студентов колебалось от двухсот до трехсот.

Богословское отделение, на которое осенью 1788 го­да был зачислен Гегель, помещалось в бывшем монасты­ре. И порядки здесь были монастырские: по команде подъем, молитва, завтрак. Лекции, самостоятельные занятия, про­гулки – все строго регламентировано.

За нарушение рас­порядка – взыскания. Если проступок был не столь велик, лишали порции вина к обеду, а за серьезную провинность сажали в карцер. В городе богословов звали «черными» – по цвету их форменной одежды.

Будущих пасторов обучали верховой езде и фехтованию. Гегеля физические упражнения увлекали мало, он, как и в школе, с большим удовольствием проводил время за книгами. Над ним посмеивались, называя «стари­ком». В альбоме одного из однокашников сделана ка­рикатура: сгорбленный Гегель ковыляет на костылях, под ней подпись: «Боже, помоги старику». Гегель не обижался, поддерживая со всеми хорошие отношения. Его любили, считая надежным товарищем.

Там, где можно, он пытался не отставать от других: нюхал табак, любил выпить, играл в карты и в фанты. Как-то раз за опоздание из отпуска попал в карцер. Другой раз, явившись в интернат навеселе, чудом избежал наказания: друзья спрятали его от наставников.

Он подружился с Гельдерлином и Шеллингом. Первый впоследствии стал одним из самых популярных немецких поэтов, а второй – известным натурфилософом. Оба в молодости были бунтарями-романтиками, что не могло не повлиять на Георга.

В студенческие годы Гегель находился под впечатлением революционных событий во Франции. Король пытался бежать из мятежного Парижа, но был задержан и возвращен. Оппозиционеры агитировали за свержение монархии,а за пределами Франции собирались контрреволюционные войска, чтобы силой восстановить старый порядок.

Гегель выступал на заседаниях студенческого клуба с политическими речами. Его студенческий альбом был испещрен революционными лозунгами: «Против тиранов!», «Смерть мерзавцам!», «Смерть политическим чу­довищам, которые претендуют на абсолютную власть!», «Да здравствует свобода!», «Если бы существовал народ богов, он управлялся бы демократи­чески».

Гегель разделял революционные идеи Руссо – страстного обличителя социальной несправедливости и феодального угнетения. Руссо одним из первых разглядел изъяны буржуазного прогресса. Он понял, что рост экономики, раз­витие науки не приносит людям счастья. За свои приобретения человечество платит утратой свободы и нравственности.

Руссо верил, что бесправное большин­ство народа сбросит, в конце концов, тиранию и обретет равенство. Идеалом государственного устройства для не­го были античные города-республики. События во Фран­ции казались Гегелю осуществлением идей женевского вольнодумца.

Позже Гегель увлекся философией Канта. Труды этого мыслителя были малопонятными даже для искушенных умов. Но Гегель был в полном восторге, чувствуя в Канте родственную душу. Тем не менее, если Кант говорил о созерцании звездного неба как высшей форме наслаждения, то Гегель позволял себе достаточно циничные высказывания. Например, о звездах он писал так: «Эта световая сыпь так же мало достойна удивления, как многочисленный рой мух».

Ко времени окончания университета Гегель понял, что богословом он не будет. В течение трех лет Георг работал домашним воспитателем в состоятельных семьях Швейцарии. В этот период им особенно остро ощущалось внутреннее одиночество, а успокоение приходило только от общения с природой. «Она помогает отгородиться от людей и не вступать с ними в какие-либо соглашения», – писал Гегель в своем дневнике.

Зрелище водопадов в Альпах поднимало его настроение, но сами горы наводили тоску. В целом, жизнь в швейцарском Берне мало устраивала начинающего философа, поэтому он с радостью принял предложение своего университетского однокурсника Гельдерлина о переезде во Франкфурт.

По приезде Георга ждало разочарование – его приятель оказался влюбленным в некую замужнюю даму и посвящал свободное время общению с ней. Гегель опять почувствовал одиночество, которое пытался преодолеть, погружаясь в сочинение стихов и религиозных трактатов. Один из них – «Жизнь Иисуса» – был опубликован много позже, о чем философ сильно сожалел и даже пытался уничтожить весь тираж.

Во франкфуртский период своей жизни Гегель увлекся учением философа-пантеиста Спинозы. Его система, построенная по образцу евклидовой геометрии, представляла мир как гармоничное целое, подчиняемое абсолютной логический необходимости. Человеческое видение несовершенства, пороков и случайностей объяснялось следствием ограниченности разума. Однако Спиноза считал, что избранные люди способны постичь бесконечность в состоянии мистического озарения.

Под влиянием Спинозы юный Гегель решил отказаться от развлечений, поэзии и даже ведения дневника. Вся последующая жизнь Георга Гегеля была попыткой выразить познание мира путем построения собственной всеобъемлющей системы.

В 1799 году умер отец философа, оставив сыну небольшое состояние в полторы тысячи талеров. Этой суммы было достаточно лишь на скромное проживание в небольшом городке. Гегель по приглашению своего друга Шеллинга переехал в Йену, где в 1801 году получил место приват-доцента в университете.

Йена была выбрана не случайно. Среди университетских городов тогдашней Германии не было другого места со столь интенсивной интеллектуальной и художествен­ной жизнью. Славу Йенского университета приумножил Фридрих Шиллер, занявший в 1789 году должность про­фессора истории. На его вступительную лекцию собралось больше половины всех здешних студентов. С 1794 по 1799 год здесь преподавал Фихте. Немецкая реакция не могла простить философу революционных взглядов и ждала лишь повода, чтобы расправиться с профессором-вольнодумцем.

Приват-доцент Гегель как лектор успехом не пользо­вался. Современники вспоминают: «На кафедре он держался, будто сидел дома за письменным столом: то и дело перелистывал свои тетради, отыскивая нужное место, нюхал табак, чихал и покашли­вал. Говорил негромко, с трудом подыскивая слова, осо­бенно когда речь шла о вещах простых и понятных, кото­рые, казалось, тяготили его своей очевидностью; только прорвавшись через их барьер к тому, что составляло суть проблемы, он обретал уверенность и спокойствие, голос его повышался, взор начинал сверкать. Но и в эти минуты его артикуляция, жесты и мимика зачастую находились в контрасте с содержанием его речи. О гладкости и до­ступности изложения он не заботился».

Жалование Гегеля напрямую зависело от количества слушателей на лекциях. Увы, занятия посещало всего четыре человека. Позже число студентов увеличилось до одиннадцати. Сбережения философа быстро таяли. Полезных знакомств он не заводил, а с другом Шеллингом разошелся во взглядах и практически не общался.

В дальнейшем число слушателей Гегеля редко превы­шало тридцати человек. Но зато это был кружок верных после­дователей, не просто поклонников, но посвященных в тайны спекулятивной мудрости, боготворивших своего учителя. Его студенты держались особняком и свысока глядели на остальную публику.

Гегель был для них выс­шим существом, оракулом, изрекавшим подчас непонятную, но всегда непреложную истину. По сравнению с его гением все остальное казалось жалким и ничтожным. Свое преклонение они распространяли на самые обычные мелочи, окружавшие мэтра. Каждая его фраза жадно ловилась и подвергалась истолкованию, за каждым словом искали скрытое значение.

Вскоре руководство университета, выполняя просьбу Иоганна Гете, перевело Гегеля на должность экстраординарного профессора с жалованием в сто талеров в год. С вычетами это состав­ляло менее восьмидесяти талеров. Насколько ничтожна была эта сумма, говорит тот факт, что скромно живший в Иене студент тратил на свое существование примерно двести та­леров в год. От платы студентов за лекции набиралось тоже немного. Профессор Гегель находился в стесненных обстоятель­ствах.

После закрытия «Критического журнала философии» он ничего не публиковал. Рукописи накапливались в письменном столе: «Конституция Германии», «Система нравственности», записи лекционных курсов, а с некото­рых пор и листы большого труда, будущей «Феноменологии духа».

Это произведение иногда сравнивают с «Фаустом». Если отвлечься от того немаловажного обстоятельства, что трагедия Гёте написана выразительными стихами, многие из ко­торых стали крылатыми выражениями, а сочинение Геге­ля тусклой и труднодоступной прозой, то определенное сходство налицо. Метания Фауста в поисках смысла жиз­ни как бы соответствуют блужданьям мирового духа – героя «Феноменологии», – прокладывающего путь к истине.

Что касается языка, то Гегель не отрицал: его книга в этом отношении оставляет желать лучшего. И все же тяжелый слог «Феноменологии» не есть резуль­тат авторской беспомощности. После «Критики чистого разума» у немецких философов возникла своеобразная традиция – не баловать читателя ясностью изложения.

При желании Гегель мог писать ярко и доходчиво. В «Фе­номенологии» достаточно выразительных мест, свидетель­ствующих об этом. Рискуя впасть в преуве­личение, мы отважимся утверждать, что именно образ­ное содержание сегодня и представляет главную ценность гегелевского труда. Грандиозен его замысел показать сознание человека и человечества в историческом разви­тии, но исполнение уже не отвечает современным науч­ным требованиям.

Тем не менее, и поныне «Феномено­логия духа» составляет один из краеугольных камней фи­лософского мышления. Читатель, открывающий эту книгу, словно входит в темный лес; приходится буквально про­дираться сквозь чащу замысловатых терминов и неуклю­жих оборотов, но затем его усилия вознаграждаются: мелькает луч света, и он как бы выходит на изумитель­ной красоты поляну, здесь легко идти, здесь все радует глаз; гениальная мысль, украшенная метким словом, – награда упрямцу, не испугавшемуся трудностей.

На склоне лет своих Гегель назвал «Феноменологию» путешествием за открытиями. Это первая крупная работа, где система еще не душит метод в той степени, как это произойдет потом, по той причине, что система еще не сложилась, она в «строи­тельных лесах», причем, как уже давно подмечено, сами эти «леса» подчас ценнее будущего здания.

«Феноменоло­гия» важна тем, что показывает, из какого материала со­здавалась диалектика, откуда она пришла. Исходный им­пульс – попытка осмыслить противоречивое развитие духовной культуры. За туманом отдающих мистицизмом терминов видны элементы действительных человеческих отношений, их история, но только элементы. Чувствен­ные, материальные основы сознания в целом остаются вне поля зрения философа.

Со времен Канта считалось, что серьезное философское произведение должно содержать не менее восьмисот страниц. Гегель превзошел своего кумира по сложности и пространности изложения. В целом, философу потребовалось десять увесистых томов, чтобы в кратком виде поведать о своем миропонимании.

Разработанная Гегелем система могла объяснить практически все явления. В ее основу лег диалектический метод мышления: «Противоречие есть критерий истины. Отсутствие противоречия есть критерий заблуждения».

Гегель считал, что задача логики состоит в поиске истины. На вершину диалектического процесса он ставил Абсолютный Дух, доказывая, что объективная действительность не может существовать независимо от мысли.

Публикация «Феноменологии духа» не смогла поправить материальное положение философа, и он был вынужден искать новую работу. Ненастным мартовским утром 1807 года Гегель навсегда оставил Йену. Почтовая карета увозила его в Бамберг, где ему предстояло занять пост редактора ежедневной газеты. Что заставило философа, лишь два года назад полу­чившего звание профессора, покинуть университетский город и отказаться от академической карьеры, которая всегда владела его помыслами?

Главную роль сыграли материальные соображения. Отцовское наследство было истрачено, имущество разграблено французами, а на те сто талеров ежегодного содержания, которые ему выхло­потал Гёте, существовать было невозможно. Владелец «Бамбергской газеты» предлагал половину прибыли, по расчетам это составляло свыше тысячи трехсот флоринов в год.

Деятельность журналиста, возможность непосредст­венно влиять на общественное мнение привлекала Гегеля. И чем больше он укреплялся в решении принять сделан­ное ему предложение, тем тверже чув­ствовал, что политика – его призвание. Настали новые времена, рушился старый порядок, и долгом философа стало оку­нуться в практику. Тем более что после начала войны университет в Йене никак не мог наладить занятия.

Было еще одно обстоятельство, заставлявшее Гегеля не медлить с отъездом: он стал отцом ребенка, родивше­гося вне брака. Матерью его сына, окрещенного Людвигом, была Христиана Буркхардт, жена хозяина дома, в котором проживал философ.

В маленьком городе любая новость распространялась мгновенно и в течение долгого времени занимала умы обывателей. Гегель не отказы­вался от сына, но он понимал, что в результате случив­шегося путь к профессорской должности в Йене для него закрыт.

Христиана без скандала отпустила Георга, удо­вольствовавшись обещанием жениться на ней в том слу­чае, если она овдовеет. Людвиг был ее третьим ребенком.

В Бамберге Гегель прожил до декабря 1808 года. Газету, которой он руководил, закрыли. Так что предложение новой работы было весьма кстати. Тридцативосьмилетний Георг был назначен ректором Нюрнбергской гимназии. На этом посту Гегель пробыл восемь лет. За эти годы у него сложились твердые взгляды на задачи и методы школьного образования.

Исходным пунктом его педагогической системы было приобщение учащегося к ду­ховному миру учителя. Ученики Пифагора, аргументиро­вал Гегель, в течение первых четырех лет обязаны были молчать. Это означало, что они не имели права ни высказывать, ни даже иметь собственные мысли. Подобно во­ле, мысль должна начинаться с послушания.

Начинаться, но не заканчиваться. Послушание – не само­цель; задача образования – сломить в ребенке своеволие, но воспитать волю; научить слушаться, чтобы затем мыс­лить и действовать самостоятельно для общего блага.

Всякое воспитание направлено на то, чтобы не оставить индивида в сфере субъективности, а объективировать его в государстве. Образцом слияния личного и государст­венного начала для Гегеля всегда была Древняя Греция. Вот почему изучение античной культуры он рассматривал в качестве главного средства школьного гуманитарного образования.

Обучение и воспитание тождественны, точнее, это раз­личные стороны единой деятельности учителя. Как обучение нельзя свести к простому восприятию готовых истин, так и воспитание не должно огра­ничиваться лишь усвоением установленных правил пове­дения. Мысль и чувство, ум и сердце ученика следует направить на достижение главной цели – формирование духа для творческой самодеятельности.

Конечно, существуют формальные правила, за нарушения которых ученики подвергаются наказаниям. Но учитель по своему положению отличается и от судьи, выносящего приговор, и от частного лица, затаившего злобу на обид­чика.

С непослушным и наказанным учеником учитель продолжает находиться в доверительном контакте. На мел­ких промахах не следует долго задерживать внимание ребенка; делая замечание в таких случаях, следует по возмож­ности сопровождать его шуткой. Важно пробудить в уче­нике веру в свои силы и чувство собственного достоин­ства. Учеников выпускного класса Гегель называл на «вы» и не просто по фамилии, а «господин такой-то»,

Все, кто учился у Гегеля, сохранили о нем самые лучшие воспоминания. Гимназистам импонировало, что их ректор – университетский профессор, известный ученый, автор знаменитой «Феноменологии». Гегель препо­давал философию и религию, но порой заменял учителей литературы, греческого, латинского и даже высшей мате­матики. Все удивлялись разносторонности его знаний и педагогическому мастерству.

Директорские обязанности не отнимали много времени, и Гегель мог спокойно заниматься любимой философией. Но случилось так, у его основной любви появилась конкурентка в лице молодой девушки. В юности у Георга было особое отношение к женщинам. В дневнике он писал: «Мужчины гуляют с девушками, разлагаются и убивают время самим бессмысленным образом. На самом деле никакая любовь не бывает настолько сильна, чтобы жить одной ею».

Но поздняя любовь – это особый случай. Дело усложнялось тем, что возлюбленная Георга была близкой подругой популярного писателя-романиста Жана Поля. Она привыкла к мужскому поклонению и экспрессии чувств. Гегелю пришлось тряхнуть стариной и обратиться к стихам. Правда не романтическим, а философским, в которых детально обосновывалась диалектическая природа любви.

Возлюбленную Георга звали Мария фон Тухер. Происходила она из местной знати и была вдвое моложе Гегеля. В апреле 1811 года философ признался в любви и получил заверение во взаимности. О своей радости Гегель поспешил сообщить другу, не преминув тут же напомнить и о другом своем заветном желании: «Мое счастье частично зависит от того, получу ли я место в университете».

Родители Марии отнеслись к предложению Гегеля весьма сдержанно. Кро­ме старшей дочери, у них было семеро детей, и о боль­шом приданом речь идти не могла. Оклад Гегеля был невелик и нерегулярен, — иногда с запозда­нием на несколько месяцев; в городе знали, что ректор гимназии занимает деньги. Поэтому господин и господа фон Тухер противились не только свадьбе, но даже по­молвке; они хотели видеть жениха своей дочери хотя бы университетским профессором.

Бракосочетание состоялось 16 сентября 1811 года. Торжество омрачило лишь появление бывшей квартирной хозяйки философа, предъявившей письменное обещание Гегеля жениться на ней. Для погашения конфликта потребовались не только уговоры, но и возмещение убытков. А у сестры Георга Христины после получения известия о женитьбе брата случился истерический припадок. Позже ее пришлось поместить в лечебницу для душевнобольных.

Несмотря ни на что, философ был счастлив. «Я достиг своей земной цели, – писал он своему другу, – служба и любимая жена – это все, что нужно на этом свете». Потекли будни супружества, полные житейских радостей и горестей. Первый ребенок умер вскоре после появле­ния на свет. Затем родились сыновья Карл и Иммануил.

В доме царил дух солидности и умеренности. Гегель лично руководил домашним хозяйством. Его никогда не раздражала необходимость отвлекаться по пустякам. В расходах он не был ни скуп, ни легкомыслен. Если же­на не болела, то обходилась одной служанкой; лакея в до­ме (даже в годы благополучия и славы) не было. По шваб­скому обычаю Гегель вел домашний календарь, где запи­сывал все свои расходы.

Житейские заботы не избавили Гегеля от интереса к политике. Он с горечью следил он за неудачами Наполеона. У всех на устах звучало слово «освобождение», а у Гегеля оно вызывало ироническую усмешку; «освободи­тельные бестии» – другого определения для немецких добро­вольцев и их союзников он не находил.

Немецкие добровольцы, уверял он, ведут себя неподобающим образом – пьянствуют, грабят. Неодобрительно отзывался Гегель и о русских солдатах, рас­сказывая о них всякие небылицы, хотя вплотную столкнуться с русскими ему не довелось.

В апреле 1814 года Наполеон отрекся от престола. Реакцию Гегеля на это событие мы находим в одном из писем: «Великие дела свершились. Чудовищная драма – видеть, как гибнет небывалый гений. Самое трагическое, что только бывает. Вся масса посредственности своей абсолютной свинцовой тяжестью давит тупо и неумолимо, пока все высокое не окажется на одном уровне с той массой и ниже ее. Она, как хор, остается последней на сцене, на поверхности. Великая индивидуальность сама должна предоставить ей право на это и обречь себя на гибель».

Гегель был удру­чен, но не в отчаянии. Он даже гордился тем, что весь ход событий будто бы был предсказан в «Феноменоло­гии духа», где речь шла о неизбежной замене абсолютной свободы, порожденной французской революцией.

В 1816 году философа, уже как автора «Науки логики», пригласили на должность профессора в Гейдельбергский университет. Работая там, он написал свою «Энциклопедию философских наук». Через год Гегель переехал в Берлин, где прожил около тринадцати лет. Его лекции в университете собирали полные залы. Гегель фактически стал официальным философом Пруссии.

В 1821 году он опубликовал свою новую работу «Философию права», посвященную политике и юриспруденции. Идеальное государство Гегеля предполагало: ограниченную власть монаха, парламент и суд присяжных. Его взгляды в значительной мере совпадали с прусской государственной идеологией. Не случайно в 1831 году король Вильгельм III наградил философа орденом Красного орла. Примерно в тоже время Гегеля назначили ректором Берлинского университета.

Когда в 1830 году во Франции случалась очередная революция, философ отреагировал на неё совсем не так, как в юности. Когда-то он с Шеллингом сажал «дерево свободы» на центральной площади, а теперь слег от переживаний. Политические воззрения философа плавно смещались от демократических к монархическим. Он писал статьи с критикой британской формы правления: «Народ никогда не знает, чего он хочет», и доказывал, что Прусское государство имеет наиболее рациональное устройство.

В 1831 году в Германии разразилась эпидемия холеры. Семья Гегелей выехала за город. Но Георг не мыслил себя вне университета и через некоторое время вернулся в Берлин читать лекции.

Уже на третий день пребывания в столице он заболел. Утром в воскресенье 13 ноября философ почувствовал себя плохо. У него появились боли в желудке и рвота. Гостей, приглашенных к обеду, попросили вернуться домой. Вызвали вра­ча, который не нашел ничего опасного; у больного и ранее бывали подобные припадки.

Ночью он не мог ус­нуть. «Я сидела возле него, – писала жена сестре Ге­геля, – укутывала его, если он садился или сбрасывал с себя одеяло. Он непрестанно просил меня прилечь и оставить его в покое. Боль в желудке не была острой, но как зубная боль, которая не дает возможности спокойно лежать. Утром в понедельник он намеревался встать. Мы перевели его в гостиную, при этом он был так слаб, что чуть не упал, не дойдя до дивана. Я принесла подушки и пуховики. Он жаловался только на слабость. Тошнота и боль исчезли, и он сказал: «Боже, хотя бы один час по­коя сегодня ночью». Я хотела проверить его пульс, но он мягко отстранил мою руку, как бы говоря мне: не волнуйся.

Врач был с раннего утра, прописал, как и накануне, горчичники на нижнюю часть тела (вечером я ставила пиявки). При мочеиспускании были боли, и он расплакался. Но в целом вел себя спокойно, лежал потный, в полном сознании и, как мне казалось, не осознавая опасности.

Пришел другой врач, прописал горчичники на все тело, а поверх фла­нель, смоченную в отваре ромашки. Ему это не причиняло помех и беспокойства. В три часа начались судоро­ги в груди, потом он ненадолго уснул. Вдруг левая часть лица похолодела, руки закоченели и посинели. Мы стоя­ли на коленях у его ложа и прислушивались к его дыха­нию». В четверть шестого Гегель скончался. В тот же самый день, 14 ноября, за сто пятнадцать лет до этого умер Лейб­ниц.

Врачебное заключение гласило: холера в ее интен­сивнейшей форме. Этот диагноз ставила под сомнение жена покойного. Многие биографы с ней согласны. Они считают, что причиной смерти было обостре­ние желудочного заболевания, которое давало себя знать и раньше. Не будь эпидемии, никто из врачей не вспом­нил бы о холере. Да и друзья умершего не думали о ней: известие о смерти философа немедленно привело их в его дом. И хоронили Гегеля совсем не так, как жертв эпидемии, которых немедленно закапывали на особом кладбище.

16 ноября состоялось торжественное погребение. В актовом зале университета ректор произ­нес речь. Длинная процессия студентов сопровождала гроб па кладбище. По завещанию философа похоронили рядом с могилой Фихте. Получив известие о смерти брата, сестра Георга Христина покончила с собой.

Взгляды Гегеля распространились по всей Европе. Карл Маркс, приняв их на вооружение, впоследствии создал диалектический материализм. Гегельянцы считали свою философию строго научной и верили в Абсолют, основанный на структуре науки. Основные принципы: самоценность труда и очищение страданием, порядок и дисциплина, вера в истину и диалектика, отвечали требованиям эпохи.

Размышления над гомеопатическим диагнозом

Гомеопат, знакомый с биографией и философией Гегеля, скорее всего, задумается о таких препаратах, как Арсеникум альбум, Ликоподиум, Сульфур и Плюмбум.

Склонность к систематизации, желание разложить все по полочкам, ведение в течение всей жизни дневника с детальным описанием событий дня и скрупулезным подсчетом расходов, говорят о наличии у Гегеля арсеникальных черт.

В поддержку этой версии позволим себе привести небольшую выдержку из его записей: «Моей дорогой жене первые деньги на домашние расходы – 6 флоринов. Оплата объявлений о свадьбе в газете – 41 крейцер. Парикмахеру – 1 флорин 36 крейцеров. Чаевые – 1 флорин 21 крейцер…»

Проведем дифференциальный диагноз на основании «Психологических типов в гомеопатии» А.В.Высочанского, «Materia Medica ситуаций» И.В.Тимошенко, «Новейшей Materia Medica» Р.Моррисона и «Души лекарств» Р.Шанкарана.

А.В.Высочанский отмечает, что тип Арсеникум чаще занимается умственным трудом. Он корректен и вежлив. Обладая повышенным чувством долга, часто испытывает вину за то, что не до конца выполнил свои обязанности.

Важной чертой Арсеникума является стремление к совершенству. Достижению этой цели способствует добросовестность, точность памяти, наблюдательность, последовательность и четкость аналитического мышления.

И.В.Тимошенко указывает на педантизм, стремление к порядку, скупость и честолюбие Арсеникума. Все эти качества присутствовали в натуре Георга Гегеля. Вместе с тем, в книгах обоих авторов можно обнаружить арсеникальные симптомы, абсолютно не характерные для личности философа.

А.В.Высочанский пишет, что одной из главных целей Арсеникума является независимое положение, поэтому он старается контролировать поступки окружающих и развитие ситуации. Арсеникум перепроверяет свои и чужие действия, болезненно реагируя на расхождение реальности и своих точных расчетов.

Такой человек активен и целеустремлен, но при этом из-за чрезмерных усилий быстро истощается. В состоянии декомпенсации у него болезненно усиливается чувствительность ко всем внешним воздействиям, нарастают тревоги, двигательное беспокойство, отчаяние и всевозможные страхи. Арсеникум становится подозрительным, озабоченным пустяками, обидчивым и раздражительным, а в итоге — злобным, сварливым, эгоистичным и саркастичным.

И.В.Тимошенко сообщает о многочисленных страхах, сильной тревоге, двигательном возбуждении и суицидальных наклонностях Арсеникума. Ничего подобного у Георга Гегеля не отмечалось. Даже в период своего заболевания, которое привело к смертельному исходу, он вел себя не как Арсеникум. Мы не знаем доподлинно, была ли это холера или же, к примеру, разлитой перитонит. Но отсутствие двигательного и ментального беспокойства говорит о том, что ситуация не являлась арсеникальной.

Детальное описание Арсеникум, данное Р.Моррисоном и Р.Шанкараном позволяет сделать достоверный вывод о том, что Георг Гегель не относился к этому типу. В «Новейшей Materia Medica» особый акцент делается на ощущение незащищенности, навязчивостях, ритуальном поведении Арсеникума. В «Душе лекарств» отмечаются ипохондричность, страх болезней и смерти, потери имущества и общественного положения. Ничего подобного у Гегеля не наблюдалось.

Несмотря на пунктуальность своего дневника, он не отличался педантизмом в обыденной жизни. Гегель был постоянно погружен в свои мысли, вели­чав и невозмутим. Ничто не могло вывести его из равно­весия. Однажды по рассеянности он явился на лекцию на час раньше, не в три, а в два часа пополудни. Заняв свое место на кафедре и, не обратив внимание на состав слушателей, он начал читать. Студента, пытавшегося объ­яснить его ошибку, он просто не заметил.

Профессор, чья лекция полагалась по расписанию, подойдя к дверям и услышав голос Гегеля, решил, что опоздал на час, и поспешно ретировался. В три собрались студенты Гегеля, они уже узнали о случившемся и с любопытством ждали, как их учитель выйдет из положения.

«Господа, – начал Гегель, – когда сознание ис­следует самое себя, то в качестве первой истины, или, точнее, первой лжи, фигурирует чувственная достоверность. Прошлый раз мы остановились именно на этом, а час назад я получил лишнее подтвержде­ние подобному обстоятельству». На миг появилась лег­кая улыбка и тут же исчезла. Далее все пошло своим чередом.

Один из студентов оставил нам описание внешности своего учителя: «Суровые черты лица и сверкающий взгляд больших глаз, вы­дававший мыслителя, погруженного внутрь, внушали ро­бость и если не отпугивали, то, во всяком случае, дей­ствовали сдерживающе, но, с другой стороны, покоряла и приближала мягкая и дружелюбная манера говорить.

У Гегеля была необычная улыбка, лишь у очень немно­гих людей можно обнаружить нечто подобное. В добро­желательности улыбки лежало одновременно и что-то резкое, жесткое или даже болезненное, ироническое или саркастическое – характерная черта, указывавшая на глубокую сосредоточенность. Улыбка была подобна лучу солнца, пробивающемуся сквозь тяжелые тучи и освещающему часть ландшафта, в целом покрытого мрач­ной тенью».

Описание внешности Гегеля, а также многие черты его характера побуждают нас провести дифференциальный диагноз с типом Ликоподиум. А.В.Высочанский характеризует такого человека, как добросовестного, сдержанного, избегающего крайностей, благоразумного, осторожного, обладающего глубоким умом.

И.В.Тимошенко отмечает старообразность его внешности, интерес к интеллектуальным занятиям, позднее вступление в брак. Все перечисленные качества присутствовали у Георга Гегеля. Но у него не было ключевых симптомов этого типа.

Р.Моррисон пишет, что для Ликоподиума характерны чувства униженности и малодушие, которые он постоянно пытается преодолеть. Такой человек боится ответственности и обязательств. Он избегает вступать в долгосрочные дружеские и любовные отношения. В качестве внешней компенсации Ликоподиум может демонстрировать деспотичное отношение к собственной семье или своим подчиненным.

Р.Шанкаран отмечает, что ситуация Ликоподиума начинается тогда, когда человек чувствует, что не имеет власти. Будучи очень честолюбивым, он не брезгует ничем для достижения успеха. Ликоподиум постоянно колеблется между трусостью и самомнением, между неуверенностью и высокомерием, между робостью и диктатом. Он часто груб и высокомерен с теми, для кого является авторитетом.

В жизни философа Гегеля не было остро поставленных вопросов борьбы за власть, самоутверждения и достижения цели любой ценой. Поэтому о полном соответствии его типу Ликоподиум говорить не приходится.

К Гегелю относились с почтением, хотя его сосредо­точенность и необычная манера держаться были предметом студенческих шуток. Рассказывали, на­пример, будто профессор Гегель однажды так задумался, что простоял на одном месте весь день и всю ночь. А дру­гой раз он шел под дождем, погруженный в свои мысли, оставил в грязи башмак, но не заметил этого и продол­жал идти в одном чулке.

Эти факты, а также склонность философа к глубокому абстрактному синтетическому и аналитическому мышлению, построению логичных схем и теорий подводят нас к мыслям о типе Сульфур.

Р.Моррисон упоминает о двух типах Сульфур: философе и практике. Первый – это глубокий мыслитель, погруженный в интеллектуальные рассуждения. Второй наделен практической сметкой, уверенно ведет финансовые дела, и имеет успех в бизнесе. Очевидно, что Георг Гегель в большей степени обладал чертами первого типа, но не был чужд и бытовых реалий второго. Для Сульфура свойственно пренебрежительное отношение к своей внешности и одежде, а также неряшливость.

А.В.Высочанский пишет, что такой человек занят интеллектуальной деятельностью, имеет разносторонние интересы, склонен к систематизации материала. Может заниматься изучением абстрактных или оккультных проблем, находящихся за пределами рационального понимания. И.В.Тимошенко упоминает об энциклопедических знаниях, озабоченности великими идеями, философских раздумьях и равнодушии к собственной внешности.

Несомненно, что подобные качества отмечались у Георга Гегеля. И все же тип его личности выходит за Сульфурные рамки. Ни один из биографов не упоминает о таких неотъемлемых Сульфурных чертах, как эгоизм, равнодушие к близким, лень, бесчувствие. Георг Гегель был заботливым семьянином, уважал интересы своих родных, был верен в любви и дружбе.

Для более точного определения типа личности философа обратимся к его воззрениям на ключевые темы: семью, нравственность, государство, свободу, исторический прогресс.

Нравственность рассматривается Гегелем, прежде все­го в современной философу форме. При этом поразительно, что он с легкостью отвлекается от всех тех аспектов, которые, так или иначе, выпадают из намеченной им схемы. Семья, например, интересует его исключительно в качестве института, в котором реализуется первоначальное единство людей. Любовь для Ге­геля не уникальное переживание, а форма нравственной связи двух индивидов.

Брак – прежде всего правовое со­стояние. «Брак отличается от сожительства тем, что в по­следнем имеет значение главным образом удовлетворение естественной потребности, между тем как в браке эта потребность оттесняется на задний план. Поэтому в бра­ке говорят, не краснея, о таких естественных происшествиях, упоминание о которых при внебрачных от­ношениях вызвало бы чувство стыда».

Философ придает большое значение брачной церемонии. В ней он видит не просто формальность, без которой можно было бы обойтись. Гегель не против развода, он признает возможность расторжения брака, но «законодательство должно в высшей степени затруднять осуществление этого и охранять право нрав­ственности против каприза».

Философ считал семью основой для формирования государства. По его мнению, только в государстве осуществляется подлинная сво­бода. Еще в «Науке логики» Гегель определил свободу как познание и реализацию необходимости, продемонстри­ровав на этом примере тождество противоположностей. В социальном плане противоположность свободы – раб­ство; злые языки уверяли, что для Гегеля между ними нет разницы: тиранию деспотической прусской монархии он выдает за реализацию принципа свободы.

Славословя государство как таковое, Гегель вместе с тем допускает возможность существования «дурного» государства, как и больного тела у человека. Сопоставляя различные государственные формы, он высказывается за такую, которая сводит до минимума влияние личных ка­честв правителей на судьбы страны. Конституционную монархию он ставит выше демократиче­ской республики. Гегель не доверяет демократии; в част­ности, он опасается излишней свободы печати.

Гарантия прочности государственного строя – чинов­ничество. В отличие от аристократии чиновники не со­ставляют изолированного слоя, они связаны с народом, воплощая в себе его лучшие качества: ум, образованность, правосознание.

Эти иллюзии Гегеля высмеял Маркс: «Ге­гелевское описание бюрократии лишь частью соответ­ствует действительности, частью же – тем представле­ниям, которые бюрократия имеет о себе. На самом деле дух бюрократии есть всецело дух иезуитства, дух теоло­гии. Бюрократы – иезуиты государства»

Цель всемирной истории по Гегелю – познание мировым духом самого себя. Такую же цель имеет и каждый опреде­ленный народный дух: он не может успокоиться и ни­чем другим заниматься до тех пор, «пока не узнает, что он собой представляет».

Осуществление этой цели озна­чает вместе с тем начало упадка: познавая себя, народ­ный дух видит свою конечность, ограниченность и от­крывает дорогу другим, более высоким принципам. Зрелость народа превращается в старость; он уступает свое место, однако созданные им плоды не пропадают. Плоды дают семена, но семена другого народа, которому время зреть.

Исходя из своей концепции, Гегель устанавливает и вполне определенный критерий общественного прогресса, на основании которого он строит свою периодизацию всемирной истории. Это прогресс в сознании свободы. Человечество, развиваясь, постепенно приходит все к бо­лее глубокому пониманию диалектического взаимодействия между желанием и возможностью.

Базируясь на философском наследии Гегеля, можно сделать вывод, что он пробовал объединить статические и динамические величины, пытаясь избежать схоластики с помощью диалектики. Когда однажды кто-то сказал философу, что его теория расходится с фактами, тот ответил: «Тем хуже для фактов».

Несомненно, что Георг Гегель был логико-интуитивным интровертом. Из гомеопатически типов наиболее близко к нему стоит Плюмбум. Это человек правил, создатель и ревностный исполнитель законов и соглашений. Он берет на себя ответственность за других людей и делами показывает свою заботу.

В Плюмбуме есть что-то от Сфинкса. Его мысленный взор обращен к каким-то далеким горизонтам. Для такого человека справедливо то, что логично. Он великолепно разбирается в различных классификациях, моделях и схемах. В отличие от Арсеникума, склонного к порядку в быту, для Плюмбума важнее порядок в мыслях. Логика этой личности глобальна. При построении своей красивой, выверенной иерархической системы он может не учесть такие «мелочи», как межчеловеческие отношения, интересы отдельных групп людей, бытовые проблемы. Именно эти «мелочи» подтачивают стройное здание его глобальной теории.

В юности Плюмбум обычно социально активен и обладает высокоразвитым чувством защиты справедливости. У него мало физических потребностей, зато много духовных. В молодые годы Плюмбум может перегружать себя до пределов возможного. Он как бы умерщвляет плоть в надежде дать простор духу.

В зрелые годы для гармоничного Плюмбума характерны умеренность и консерватизм. Его стихия – трезвый расчет и хорошо выверенный план. Плюмбума зачаровывают мысли о глобальном порядке и системных закономерностях. С их помощью он стремится встретиться с бесконечностью.

Мы не знаем, постиг ли суть бесконечности Георг Гегель, но в вечность он попал как выдающийся философ. Как писал Фридрих Энгельс: «Гегелевская систе­ма охватила несравненно более широкую область, чем какая бы то ни было прежняя система, и развила в этой области еще и поныне пора­жающее богатство мыслей.

Феноменология духа (кото­рую можно было бы назвать параллелью эмбриологии и палеонтологии духа, отображением индивидуального сознания на различных ступенях его развития, рассмат­риваемых как сокращенное воспроизведение ступеней, исторически пройденных человеческим сознанием), логи­ка, философия природы, философия духа, разработанная в ее отдельных исторических подразделениях: филосо­фия истории, права, религии, история философии, эсте­тика и т. д., – в каждой из этих различных историче­ских областей Гегель старается найти и указать проходящую через нее нить развития. А так как он обладал не только творческим гением, но и энциклопедической ученостью, то его выступление составило эпоху.

Само собой понятно, что нужды «системы» довольно часто заставляли его прибегать к тем насильст­венным конструкциям, по поводу которых до сих пор подымают такой ужасный крик его ничтожные против­ники.

Но эти конструкции служат только рамками, ле­сами возводимого им здания. Кто не задерживается из­лишне на них, а глубже проникает в грандиозное зда­ние, тот находит там бесчисленные сокровища, до на­стоящего времени сохранившие свою полную ценность.

У всех философов преходящей оказывается как раз «система», и именно потому, что системы возникают из непреходящей потребности человеческого духа: потребности преодолеть все противоречия.

Но если бы все противоречия были раз и навсегда устранены, то мы пришли бы к так называемой абсолютной истине, – всемирная история была бы закончена и в то же время должна была бы продолжаться, хотя ей уже ничего не оставалось бы делать. Таким образом, тут получается но­вое неразрешимое противоречие.

Требовать от филосо­фии разрешения всех противоречий, значит требовать, чтобы один философ сделал такое дело, какое в состоя­нии выполнить только все человечество в своем посту­пательном развитии».

Подробнее в книгах Долининой И.В. «Характер и здоровье», «Узнай свой тип и вылечись», «Великие и гомеопатия».

Курсы по гомеопатии для врачей