Психотип Туберкулин — Андрей Белый

Выдержки из книги И.В. Долининой «Великие люди глазами гомеопата».

Андрей Белый (1880-1934)

Я жил в ожидании конца мира с первых созидательных лет. Апокалипсис преследовал меня с детства. Так я стал символистом.

А.Белый

Жизненный путь и история болезни

Писатель-символист Андрей Белый не был любим большевистской властью. Критика атаковала его за приверженность мистике. Репутация чуждого и вредного советскому обществу сохранялась и после его смерти. И только с восьмидесятых годов прошлого века стали появляться материалы, свободные от идеологической предвзятости.

Настоящее имя писателя – Борис Николаевич Бугаев. Он родился в 1880 году в Москве. Определенный интерес представляет генеалогия рода Бугаевых. Его дед со стороны отца был военным врачом, принимал участие в боевых действиях на Кавказе. Горцы уважали доктора и всюду беспрепятственно пропускали. Он был склонен к риску, любил опасности и романтический героизм. Позже переехал с семьей в Киев, где дожил до преклонного возраста.

Дед со стороны матери был незаконнорожденным сыном князя Несвицкого. Закончил театральное училище и одно время пел в хоре Большого театра. Был близко знаком с известнейшими врачами своего времени – Иноземцевым и Склифосовским. В середине жизни перешел от искусства и коммерции и стал жить в достатке. Умер в относительно молодом возрасте – на сорок шестом году жизни. Его жена (бабка со стороны матери) была очень легкомысленна. Доверила семейное состояние какому-то мошеннику и в итоге всего лишилась.

Отец Бориса, Николай Васильевич, был профессором математики и деканом Московского университета. Выбился в люди самостоятельно – еще в десятилетнем возрасте был отправлен родителями в Москву. Учась в гимназии, давал уроки отстающим, чем зарабатывал себе на пропитание и квартирный угол. Являлся во многих отношениям оригиналом. Отличался глубиной мысли, способностью к теоретическим обобщениям и бурным темпераментом. Был непременным участником всяческих новых веяний и начинаний. Имел острый и парадоксальный ум, любил страстно спорить.

Помимо научной, обладал и художественной одаренностью. Писал стихи, литературные заметки, либретто к операм. Но все эти замечательные качества мало согласовывались между собой. По воспоминаниям сына, отец производил впечатление «воплощенного неравновесия».

Переносил свои мысленные схемы на окружающую действительность, превращая их в «методы». Имел свой метод засыпания сахара, заваривания чая, подтачивания карандаша, вытирания пыли. Дошел до мысли обозначать полочки и ящики комодов направлениями земного шара: север, юг, запад восток. Сундуки обозначал буквами. Потом записывал у себя в блокноте: очки лежат – сундук А, северо-восток. Требовал, чтобы домашние следовали этой совершеннейшей системе.

Внешне выглядел невысоким, сутулым, но при этом коренастым. Носил бороду и очки. В движениях был необыкновенно быстрым, часто задевал за предметы и ронял их. Сын отмечал его доброту и отзывчивость: «Нежнейшие чувства – услышит, что кто-то горюет, и спешит утешать».

Отец любил Бориса чрезвычайно и пытался применить свой метод воспитания. Когда родился сын, он обложился пятью огромными сочинениями, трактующими уход за ребенком. Появлялся в детской с книгой в руке – читал няне метод подвязывания салфеточки и искренне удивлялся, когда к его советам не прислушивались.

Мать, Александра Дмитриевна, была крайне неуравновешенной и эмоциональной. Слыла красавицей и привыкла к исполнению всех своих желаний. После смерти её отца (деда Бориса) семья впала в нищету. Александра полюбила сына фабриканта Абрикосова, но родители избранника воспротивились свадьбе. Много лет она продолжала отказывать другим женихам, оставаясь верной своему первому чувству. Замуж за отца Бориса вышла без любви, но «по уважению».

Привязанность её к сыну имела крайне неуравновешенные формы. Играла с ним, как с котёнком, не считаясь с переживаниями ребенка. Мужу на момент рождения Бориса было сорок три года, ей – двадцать. Балы, театр, любовные увлечения – все это не способствовало укреплению брака.

Сам писатель дает очень тонкую психологическую оценку своим родителям и их отношениям. «Отец влиял на жизнь мысли во мне; мать – на волю, оказывая давление; а я чувствами разрывался между ними. Трудно найти двух людей, столь противоположных, как родители. Физически крепкий, головою ясный отец и мать, страдающая истерией; рационалист и нечто вовсе иррациональное; сила мысли и ураган противоречивых чувств; весьма некрасивый и красавица; почти старик и почти ребенок; слышащий вместо Шумана – шум и насквозь музыкальное существо; не способный обидеть и мухи и заставляющая всех в доме ходить на цыпочках».

Большое положительное влияние на маленького Борю оказала воспитательница. Она старалась оградить своего подопечного от семейных неурядиц и рассказывала ему много сказок. Так волшебный мир с раннего детства превратился в убежище от жизненных драм. Интересно, что читать Борис научился практически сам, складывая слова из кубиков. Когда мать узнала об этом, то запретила такие занятия. Более всего она опасалась, как бы сын, подобно отцу, не стал математиком. После семи лет грамоте пришлось обучаться заново, уже с трудом.

Отрицательное воздействие на будущего поэта оказало отсутствие детского круга общения. Позже он вспоминал: «Я рос одиноким подпольщиком, тихим мальчиком, не умеющим играть в компании. Уже с детства стал бояться проявлять простым и естественным образом свои переживания вовне, не зная, какая реакция на это последует со стороны отца и, в особенности, со стороны матери. С ранних лет развилась неестественная скрытность, которая была тем более трудна, что соседствовала с большой потребностью делиться своими переживаниями с окружающими».

До восьми лет Бориса одевали как девочку. Интересно, что так же поступали с Александром Блоком, соперником которого Борис станет позже, влюбившись в его жену Любовь Менделееву. Мальчишки дразнили Борю «девчонкой» и от этого он еще больше замыкался в себе. Спасение пришло в лице новой воспитательницы – француженки. Она занималась с Борей изучением языков и игрой на рояле, была веселой и открытой. У юного Бугаева благодаря ей «выплеснулось все, что было внутри».

Боря стал подвижным, начал заниматься гимнастикой. Поступил в частную гимназию, где сразу почувствовал освобождение от гнетущей домашней атмосферы. Особо полюбил естественные науки и литературу. С тринадцати лет появилась страсть к театру и танцам. Много читал и постоянно воображал себя то одним, то другим сказочным героем.

С шестнадцати лет у Бориса оформляются писательские склонности. Побывав вместе с матерью в Париже и Берлине, он начал вести литературный дневник. В школе стал страстным спорщиком, затевая острые дискуссии не только с одноклассниками, но и маститыми профессорами.

Окончив гимназию, по желанию отца поступил на естественный факультет Московского университета, где с головой погрузился в биологию, анатомию, ботанику и химию. Но при этом не оставлял занятия литературой, музыкой и философией. Вот как описывает впечатления от будущего писателя его однокурсник: «Очень интересное, необычное лицо. Большая внутренняя работа мысли, сосредоточенный взгляд. Сдержанность в поведении, речи и жестикуляции».

В двадцать лет Бугаева посетило первое глубокое чувство, которое осталось платоническим и сохранилось в виде множества длинных писем. Через год он познакомился с символистами – Брюсовым, Гиппиус ( З. Гиппиус — тип Лилиум тигринум) и Мережковским. И с этого времени начал приобретать известность под псевдонимом Андрей Белый.

В 1903 году Белый закончил университет, а на другой день после получения диплома умер от сердечного приступа его отец. Потеря родителя произвела на сына глубокое впечатление. Он воспринял ее мистически, как всепрощение и духовное сближение. Чувство утраты постепенно перешло в ощущение светлой грусти.

Андрей Белый много работал – издает литературно-критические статьи, прозу и поэзию. В двадцать четыре года решил продолжить учебу уже на философском отделении историко-филологического факультета. Интересовался общественно-политическими проблемами, но не стремился принимать личное участие в политике.

В 1903 году у Белого завязался роман с Ниной Петровской, известной в литературных кругах переводчицей и писательницей. Трагическая история жизни Нины описана Ходасевичем. Он критиковал Белого за то, что тот бросил возлюбленную. Сам Андрей Белый особых чувств к Петровской не испытывал и скрывался от неё, уехав в Нижний Новгород.

Год спустя он познакомился с Блоками и был приглашен погостить в их имение Шахматово. Там Белый без памяти влюбился в жену Блока – Любовь Дмитриевну Менделееву: «Нравились в ней голубые глаза с разбойным разрезом, золотистые волосы и изумительный, цвета миндального лепестка, оттенок лица». После отъезда в Петербург, Андрей Белый отправлял Любе Менделеевой по несколько писем в день. Жене Блока было лестно внимание молодого писателя и она не удержалась от искушения поиграть на чувствах влюбленного.

Личные обиды привели к тому, что Белый вызвал Блока на дуэль, которая, к счастью, не состоялась. Через года сам Блок, на почве литературных споров, бросил Белому вызов. Поединок заменила двенадцатичасовая беседа соперников, в которой они до конца выяснили свои отношения, как литературные, так и личные, и поняли, насколько близки друг другу.

Что касается Любови Менделеевой, то её поведение было очень изменчивым – то соглашалась уйти к Белому, то отказывалась от недавно принятого решения. Возможно, что Белого она никогда не любила, но в момент бурных объяснений, попадала под его влияние.

Поведение Блока в таких ситуациях изумляло Белого. Однажды они вместе с Менделеевой вошли к нему в комнату и объявили, что Люба уходит. На это Блок ответил, что очень рад. На следующий же день Менделеева не хотела даже видеться с Белым. Такие внезапные перемены оказывали на Белого очень пагубное влияние и он всерьез задумывался о самоубийстве. Только два года спустя, когда Белый узнал, что у Менделеевой было несколько других романов, он разочаровался в своих чувствах к ней.

Вскоре писатель уехал за границу. В Париже большое впечатление на него произвело знакомство с лидером Французской социалистической партии Жаном Жоресом. Андрей Белый увлекся революционными взглядами. Стал читать Маркса, Бабеля и Каутского. Вернувшись в Россию, начал собирать материал для будущего романа «Петербург». Одновременно писал статьи по теории символизма.

Весной 1909 года он познакомился с Асей Тургеневой. Характер их отношений рисуется современником так: «Вначале у Белого не было глубокого влечения к Асе.

Чувство к ней носило реактивный характер на ту душевную опустошенность, которая осталась у него после бурных переживаний, связанных с Любой Менделеевой. Но Ася сумела тонко и чутко учесть это состояние, и её присутствие поэтому действовало на Белого благотворно. Тем более, что в этот период времени он оказался в одиночестве вследствие расхождения со своими товарищами по перу».

Таким образом, чувство не было страстью, а развивалось из привязанности и родственной близости. Белый был на десять лет старше своей избранницы. Вдвоем они несколько лет провели за границей. Много ездили – посетили даже Африку. Официальный брак был заключен в 1914 году. Супругов объединяло общее мировоззрение – они увлекались антропософией, которую проповедовал Рудольф Штейнер, и в Швейцарии в течение двух лет работали на строительстве антропософского центра.

Андрей Белый очень обостренно воспринял начало первой мировой войны. В это время он с женой жил в Швейцарии, где была возможность знакомиться с прессой всех воюющих государств. В 1916 году Белый возвратился в Россию. Его жена осталась в Швейцарии. Перед расставанием они договорились о полной свободе от совместных обязательств. Одни биографы пишут о начале охлаждения со стороны Аси, другие указывают на то, что сам Белый сознательно воздерживался от интимного общения с женой с целью сублимации сексуальной энергии в творческую.

Материальное положение Андрея Белого в России было очень скромным, иногда доходило почти до лишений. Февральскую революцию он воспринял очень горячо. Участвовал в митингах и демонстрациях. Начал работать в Пролеткульте и Лито вместе с Брюсовым, Есениным и футуристами. В течение трех лет вел кочевой образ жизни, снимая углы в разных местах.

Угнетало Белого то, что в письмах жены Аси чувствовалось все большее охлаждение. Тоска по ней возросла настолько, что в 1921 году он сумел выехать за границу, где и произошло решительное объяснение. Белый понял, что дальнейшая супружеская жизнь невозможна и очень тяжело переживал это. Много курил, начал выпивать, страдал мигренями и бессонницей.

Писатель вернулся в Россию. Жить было негде, поэтому он поселился в Подмосковье, в Купчино. Продолжал много работать, несмотря на ухудшение здоровья. Положительным событием стало знакомство с Клавдией Васильевой, на которой он женился в 1931 году.

Но вскоре Клавдию арестовали по доносу. Белому пришлось давать объяснения на Лубянке. Все закончилось относительно благополучно – жену выпустили.

В 1933 году чета Бугаевых отдыхала в Коктебеле. Там с Борисом случился удар. Он находился без сознания несколько часов. Когда пришел в себя, то был очень возбужден, рвался идти к морю и очень много говорил. В течение нескольких дней больного продержали в постели. Он жаловался на ощущение стягивания в шее и спине и утрату чувства времени.

После этого приступа сильные головные боли не оставляли Бугаева. Ходить становилось все труднее – его пошатывало и отклоняло вправо. Зимой 1933 года на фоне сильной головной боли появился бред. Бугаева госпитализировали в психиатрическую клинику. Там он и умер в начале января 1934 года.

Размышления над гомеопатическим диагнозом.

В этом разделе мы оставим литературный псевдоним и будем называть Андрея Белого его истинным именем – Борис Бугаев.

В раннем детстве Боря перенес две тяжелые инфекции – корь и скарлатину. Удивителен тот факт, что, несмотря на трехлетний возраст, картина болезни отпечаталась в его сознании на всю жизнь и даже оказала влияние на формирование личности.

Вот что пишет об этом он сам: «Скарлатинозный бред – моя генеалогия; она сложила морщину, которую жизнь не изгладила; выгравировала особый штришок восприятия… Я напуган болезнью; и она посещает меня еще в страшных снах; я научился вспоминать во сне, что сон – это сон и из него можно проснуться. Выныриваю из сонной опасности в мир яви; и это умение проснуться (я его позже потерял) указывает на самообладание и трезвость, совмещающиеся с исключительной впечатлительностью и пылкостью фантазии».

Любопытен тот факт, что свое символическое восприятие мира Борис сводит к этим же первым проблескам сознания в жару болезни: «Слышу слова: «пал в обморок». И тот час сон: провалился пол детской, и я упал в незнакомые комнаты, которые называются «обморок». Так я стал символистом».

Для определения психотипа Бориса Бугаева стоит отметить эту необыкновенно раннюю способность к запоминанию: «Я провел свое трехлетие в трезвом уме, в трезвой памяти и без перерывов сознания. Третий год по отношению к четвертому неизмеримо растянут. Сознание погружено в подсознание. Это проявляется в невероятной текучести процессов, ощущается жизнь органов, о которой потом мы уже ничего не знаем. Я копошусь как бы в другом мире, переживаю предметную действительность комнаты как рыбка, сквозь толщу воды. В четыре года уже вылезаю из аквариума».

Существенным моментом, воздействовавшим на психику маленького Бориса, был конфликт между родителями. Уже с четырехлетнего возраста он осознал себя как объект борьбы между отцом и матерью: «Я был цепями, сковывающими их; и я это знал всем существом с четырех лет; и нес вину, в которой был неповинен. Оба нежно любили меня; отец, тая экспансию нежности, вцепился в меня ясностью формулы; мать затерзывала меня именно противоречивой экспрессией ласк и преследований, сменявших друг друга безо всякого мотива. Я дрожал от ласки, зная ее эфемерность; и терпел гонения, зная, что они – напраслина».

«Я жил в ожидании конца мира с первых сознательных лет. Рубеж между мною и родителями; кризис квартиры, вне которой мне в мире не было еще мира. Апокалипсис преследовал меня с детства. Падал в обморок, начинались кошмары: я кричал по ночам. Был призван доктор, который заявил: «Не читайте ему сказок, у него слишком пылкая фантазия». Но дело было не в сказках».

Боря рос болезненным мальчиком – часто страдал желудочно-кишечными заболеваниями, а в десятилетнем возрасте перенес дифтерит. Особенности протекания детских инфекций (кори, скарлатины и дифтерита) заставляют задуматься об Аконите. Для этого психотипа характерен бред на фоне гипертермии, ощущение и предсказывание близкого конца («Апокалипсис преследовал меня с детства»). Но структура личности Бугаева абсолютно не соответствует типу Аконит, с его стеничностью, напористостью и самоуверенностью.

В двадцатишестилетнем возрасте Борис на фоне стресса в личной жизни заболел фурункулезом. В области прямой кишки у него возник огромный карбункул, по поводу которого в Париже сделали операцию. Такая симптоматика очень характерна для Стафизагрии. Однако, этому психотипу мало свойственно сознательное воздержание от интимности с целью сублимации сексуальной энергии. А такой факт отмечается в биографии писателя.

В возрасте тридцати четырех лет у Бугаева были проблемы с сердцем. Казалось, что оно находится вне тела или что оно на самом деле стеклянное. Поэтому Борис ходил осторожно, слегка наклонясь вперед, чтобы случайно не ударить хрупкое сердце. Эти симптомы чрезвычайно характерны для Туи. У Бугаева отмечались и другие качества данного психотипа: снижение самоуважения (в детстве), религиозные идеи, активность и торопливость, склонность к жидкому стулу, исхудание, ранее облысение.

Но внешность Бориса Бугаева не была похожа на туйную. Лицо удлиненное, узкий подбородок, синие глаза. Рост выше среднего, длинные конечности, «музыкальные пальцы». Мягкие, пушистые, тонкие волосы («точно наэлектризованные»).

Бугаев с детства болел бронхитом, легко подхватывал инфекции. Одно время у него предполагали туберкулез. В юности начались мигрени, которые длились от нескольких часов до нескольких дней. Чаще болел правый висок или затылок. Лицо при этом бледнело. Стягивал голову полотенцем, смоченным водой. Вся эта симптоматика заставляет задуматься о типе Силицея. Но чтобы не делать поспешных выводов, рассмотрим дополнительные психомоторные и эмоционально-аффективные характеристики.

Известно, что, несмотря на хрупкое телосложение, Бугаев был способен к довольно продолжительной физической деятельности. Он любил сам наколоть дров, расчистить снег, выкосить траву. Во время работы увлекался и особого утомления не чувствовал. Но после неё ощущал сильную слабость, обильно потел (приходилось несколько раз менять белье).

Он был очень подвижен, говоря, что лучше ходить, чем стоять. Но свои произведения обдумывал обычно лежа. Мог без напряжения долго сидеть по-турецки. Считал, что у него сильные ноги, но слабые руки. Движения были стремительные, но плавные. Когда оборачивался, то делал это всем туловищем. Шея была очень гибкой, движения ею напоминали что-то птичье.

Чувства довольства или недовольства очень выразительно отражались в движениях плечами («По всей спине пробегала волна, как это бывает у диких зверей, например леопардов», – вспоминала жена). Ходил быстро, казалось, что его ведут не ноги, а грудь. Походка менялась в зависимости от внутреннего состояния. Любил ходить с палкой, как с неразлучным другом.

В молодые годы у него проявлялись акробатические таланты. Он очень любил прыгать, лазать. В студенчестве часто пробирался по карнизам дома на большой высоте. Было очень развито чувство равновесия. Риска падения не боялся и даже наслаждался им. Легко и ловко мог карабкаться по горам, любил смотреть вниз, стоя на краю пропасти. С этим взглядом в глубину у него была связана целая теория. Головокружения не испытывал совершенно.

Очень любил танцевать. В двадцатые годы, находясь за границей, изучал фокстрот. Говорил, что в этом танце ритмичность движений доведена до высшей точки. Считал танец лучшим способом преодоления душевного кризиса: «Когда мне было очень плохо, я не жаловался, а танцевал фокстрот». Особенно увлекался этим в тяжелый период конфликта с антропософским обществом и разрыва с первой женой – Асей Тургеневой.

По симптому «любовь к танцам» можно было бы подумать о психотипе Сепия. Но к Бугаеву это не имеет отношения. Ведь Сепия, будучи вялой и расслабленной, начинает испытывать улучшение состояния от умеренного движения, которое повышает её жизненный тонус. Таким образом, она поднимает до оптимального уровня свое «гипо-состояние». А у Бугаева все обстояло наоборот. В танце он растрачивал перевозбуждение организма, снижая до нормы своё «гипер-состояние».

Интересно отметить, что, будучи ловким в движениях, Бугаев проявлял неловкость в тонкой работе. Не мог обращаться с механизмами. Часто ломал часы, замки на портфеле, дверные запоры. Жена вспоминает, что для него было совершенным мучением застегнуть пуговицы, завязать галстук, надеть запонки и даже завязать шнурки. Когда раздевался, то срывал с себя все со страшной силой. Эта нетерпеливость происходила из-за неумения владеть вещами.

 

 

Писал очень быстро – так же, как и говорил. Но сам процесс письма не любил, предпочитая диктовку. При этом расхаживал и жестикулировал. Почерк был чрезвычайно изменчив. В молодости – мелкий, легкий и неразборчивый. Позже буквы стали почти вертикальными и укрупнились. Писатель пытался таким образом сделать свой текст более понятным для наборщиков. Личные послания делал очень длинными, без всяких сокращений. При письме не пропускал ни букв, ни слогов. Чертить был неспособен. Когда пользовался линейкой, получалось неаккуратно. Сам о себе говорил: «Прямой линии провести не умею».

Мимика и жестикуляция у Бугаева были очень выразительные. Отмечалась усиленная деятельность всех лицевых мышц. В особенности подвижной была нижняя часть лица. Большой привлекательностью отличался и взгляд. Современник отмечал: «Больше всего поражали его глаза – лучистые, как будто из глаз исходил какой-то сжигающий свет».

Бугаев много улыбался, смеялся, любил передразнивать. В его имитациях не было точного копирования, скорее намеки на поведение других людей. Но намеки очень глубокие и метко подмеченные. Неподражаемо изображал животных. Часто перевоплощался в воображаемых героев. Мог в течение десяти минут загримироваться, переодеться и войти в образ.

Речь была настолько быстрой, что иногда не успевал договаривать слова. Часто обращался к собеседнику с фразой: «Вы понимаете». Обычно эти слова произносил столь быстро, что они превращались в нечленораздельный возглас. Речь оставалась выразительной за счет резкого изменения ритма. Очень хорошо декламировал стихи. Петь не умел. Неплохо играл на рояле.

Рисовал карикатуры и символические наброски. Изображал различные ощущения – бессонницу, бессилие, радость, смех. Технические рисунки были слабые, но очень выразительные по смыслу. Имел хорошо развитую зрительную память. Когда путешествовал, всегда покупал в больших количествах открытки с видами той местности, в которой находился.

Было развито восприятие цвета. Дома по настроению занимался дизайном, используя яркие сочетания: голубой и серебряный, красный и белый, коричневый и персиковый оттенки. Говорил, что каждая буква алфавита имеет свой цвет: «Р» – красный, «С» – белый, «У» — фиолетовый.

Было развито осязание. Не переносил аромата духов и жареного кофе. Нравился запах нафталина (пересыпал им свои папиросы), скипидара, камфары, нашатыря. Предпочитал сухие ароматы и отвергал пряные. Очень любил запах свежей стружки и дерева.

Имел хороший вестибулярный аппарат. Не было головокружений, боязни высоты. Не страдал морской болезнью, любил быструю езду. Однако плохо ориентировался в незнакомой местности, постоянно «плутал в трех соснах».

Был очень чувствительным к холоду. Легко зяб и зимой носил по четыре пары носков. Улавливал малейшие барометрические колебания – ухудшалось самочувствие, падал тонус, появлялась раздражительность. Плохо переносил сырость, но любил легкий ветер. Вообще любое оживление в природе повышало его самочувствие. Нравилось смотреть на волнующееся море и наблюдать зимой за метелью.

Большинство из рассмотренных нами психомоторных и психосенсорных данных говорят в пользу патогенеза Туберкулинума. Проверим эту версию, обратившись к эмоционально-аффективной сфере.

Особенностью характера Бугаева была бурная реакция по малосущественным поводам и значительная выдержка в отношении серьезных обстоятельств. В случае последних терял аппетит, худел, но внешне казался спокойным и даже веселым. Точно также был нетерпелив при незначительных болевых ощущениях и стойко переносил сильную боль.

Был очень романтичен. В период неразделенного чувства в Любе Менделеевой думал о самоубийстве. Решил броситься в Неву, но увидев проплывающие мимо грязные неэстетичные баржи, отказался от такого намерения. На большую радость реагировал очень сильно. При отчаянии вскрикивал, махал руками, бросался на постель ничком.

Был очень нетерпелив. Не мог переносить, когда мешали работе. Одно время проживал по соседству с магазином, возле которого всегда была очередь. Бугаева настолько выводил из себя шум, исходивший от людского сборища, что он часто, будучи вне себя, выскакивал из дома и начинал расталкивать собравшихся старух. Когда писателя отвлекали во время работы, он кричал и мог даже спустить с лестницы отвлекшего его человека (так, кстати, часто делал Артур Шопенгауэр).

В критических ситуациях проявлял самообладание и находчивость. Однажды с помощью обычной палки спасся от медведя, в другой раз быстро затушил пожар. Романтизировал опасность, возбуждался от ощущения риска. Именно это качество способствовало принятию им революционных перемен в стране. И в тоже время был очень мнителен в отношении своего здоровья. Когда заболевал, даже незначительной болезнью, то начинал рисовать себе всякие ужасы. Был очень осторожен с лекарствами, а также нерешителен в мелочах.

В общении с нижестоящими не был прост. Мог начать с извинения, а закончить криком. Не был способен дать прямое указание домработнице, а витиевато изъяснялся: «Если у Вас есть время, нельзя ли Вас затруднить…». Так же терялся, когда сам зависел от кого-то и был вынужден просить. Таким образом, отношения подчинения-принуждения давались Бугаеву с трудом и приводили к обострению внутреннего конфликта.

Был очень чувствителен к добру со стороны окружающих. Так же не забывал обиды и ссоры. Бугаев имел противоречивые свойства, сочетая открытость характера с боязнью интимности. Корни этого уходили в детство и касались, прежде всего, отношений с матерью.

Подводя итоги, можно предположить, что гомеопатически писателю Андрею Белому соответствует тип Туберкулинум. Вспомним основные черты патогенеза этого препарата (цитируется по Materia Medica Моррисона). «Такой пациент романтичен, со множеством желаний и потребностью в путешествиях. В детстве страдает бронхиальной астмой и другими простудными заболеваниями. Имеет мимозоподобную чувствительность, но может впадать в ярость. Любит быть в горах или в лесу. Плохо переносит сырость и холод. Имеет повышенную потливость, легко теряет вес, быстро лысеет. Имеет худую, узкую грудь, слабые руки и сильные ноги».

Из Materia Medica И.В.Тимошенко к сказанному выше можно добавить:

— усердие и трудолюбие;

— неудовлетворенность, чувство неполноценности;романтическая тоска;

— импульсы к побегу;

— повышенная обидчивость;

— желание курить;

— фурункулез;

— улучшение от быстрой ходьбы и езды;

— частые головные боли.

Именно психотип Туберкулинум сочетает в себе общительность с интимофобией, рафинированность с простотой, изящество с неряшливостью, влюбчивость с верностью идеалу. Он искрометен, но недолговечен. Так и яркое творчество Андрея Белого, вспыхнув в начале прошлого века, не оставило о себе долгой памяти и ныне интересно лишь узкому кругу истинных ценителей.

Подробнее в книгах Долининой И.В. «Характер и здоровье», «Узнай свой тип и вылечись», «Великие и гомеопатия».

Курсы по гомеопатии для врачей

Комментирование и размещение ссылок запрещено.

Комментарии закрыты.