Юрий Поляков — «Веселая жизнь, или Секс в СССР»

Рецензии Долининой И. В. на книжные новинки и специальную литературу по филологии, соционике, биоритмологии, психологии и медицине (Андреев, Дашкова, Лу Саломе, Маринина, Митрохина,Поляков и другие ).

Москва, АСТ, 2019 – 576 с.

Писатель Юрий Поляков в очередной раз подарил нам билет в юность. Его новый роман читается на одном дыхании, а после будет не раз перечитан.

Действие начинается с пролога. Разбирая старый хлам, главный герой находит памятные для него вещи: театральную программку, календарь биоритмов, листок текста рассказа и протокол заседания комиссии по делу известного писателя. За каждой из этих предметных деталей стоит его прошлое: молодость с надеждами и ошибками, на которую он без колебания променял бы обеспеченную зрелость.

Удачной находкой автора является персонаж Аноним. Это неведомый человек, чьи стихотворные опусы случайно попали к главному герою. Наивные четверостишия предваряют каждую главу, становясь ее неотъемлемой частью. Именно с их помощью Поляков выражает мнение обычного человека обо всем, что его окружает: советской власти и партии, блате и дефиците, мужьях и женах, пятой графе и пролетарском интернационализме.

Память переносит главного героя в осень 1983 года. У руля государства стоит (но все чаще лежит на гемодиализе) Юрий Андропов. Эпоха застоя доживает последние годы, угар перестройки еще не наступил. Срединное, половинчатое состояние в стране отражается в судьбах и даже в именах. У главного героя Егора фамилия Полуяков (Полу-Я), а у парторга писательской организации двойная – Лялин-Папикян, и каждую ее часть он умело использует для своих целей. В романе вообще много говорящих фамилий: Торможенко, Макетсон, Фагин, Шпинатов, Уткин, Жабрина, Флагелянский.

Люди тех лет живут «под мухою и КГБ» (здесь и далее цитаты из творчества Анонима): от зарплаты до зарплаты, сдавая стеклотару, когда деньги заканчиваются. Удел большинства — стояние в очередях, а для заслуженных членов общества есть спецраспределители («финские пальто и шапки из ондатры»).

Население «пьет не часто и не много, раз в день от силы литра два» и марширует «с удовлетворением глубоким утром в цех, а вечером — в постель». Ясно, что завтра будет то же, что и вчера — это и угнетает, и расслабляет: «К этой жизни, до смерти налаженной, / Я булавкой счастья пригвожден». Но уже тогда в недрах общества зарождаются тектонические сдвиги. Посудите сами: «Выходит ночью вождь из мавзолея / И плачет, коммунизма не найдя».

В прессе вранье («Гляжу, воссев на унитазе, / В бесстыжие глаза газет»), поэтому народ слушает забугорные голоса, «развесив уши на шестую часть суши» и вопрошает: «Разъясни нам, товарищ Андропов, / Кто мы, где мы, куда мы идем?» Ответ ожидают не столько от партии, сколько от советской интеллигенции.

Интеллектуальная элита не мечтает, как народ «от любви и водки умереть», но тоже не против, «томясь мечтою русскою, найти за печкой клад». Писатели («Литературные бараны / И крашеные овцы в декольте») не особо горюют, если «порезала цензура», а умело перестраиваются на злобу дня. Они интригуют и дружат против, сплачиваясь совместными возлияниями: «Повестей не пишем Белкина. / Водочку до «белки» кушаем». Совесть нации думает «о чем нельзя» и говорит то, что разрешается.

Полуяков — ее представитель. Он женат, как и большинство героев Полякова, но мечтает о новой любви, как о спасении из «моногамного ада». «Посмотри, как темный треугольник / Вписан в равнобедренную стать», — томится его естество. Большинство главных героев Полякова не цинично использует, а трепетно возводит женщину на пьедестал, удержаться на котором она не в силах. Еще при зарождении любви мужчина у Полякова предчувствует разочарование: «Приучайте сердца к разлукам, / Ведь иначе прожить нельзя».

Вот и Егор, вообразив Лету Гаврилову своей музой, в глубине души понимает: «Нет, не любить тебе актрис, / Как не бывать в Париже». Муза оказалась репкой («Целую крепко, Ваша репка»). Но в отличие от других романов, автор дарует герою «Веселой жизни» возможность возвращения в семью. И хоть и сказано об этом иронично: «Семья, мой любимый Освенцим, / Я скоро к тебе ворочусь», Егор рад, что «незнакомка на кровати» — его жена.

Но это будет позже, а пока Полуяков живет в одном из спальных районов, бегает по утрам с приятелем, ездит на службу общественным транспортом: редакционная машина, как и все в стране, постоянно ломается. На работе Егор старается быть ответственным, к подчиненным снисходителен, начальству кланяться не любит.

Его мечты: опубликовать повесть, съездить в командировку за границу, улучшить свои квартирные условия – понятны каждому. Егор редактирует газету, ходит на собрания, влюбляется в актрису, получает пайки, ссорится и мирится с женой и не подозревает, что избран высшими партийными силами как орудие многоходовой интриги.

Полуякова внезапно назначают председателем партийной комиссии по делу писателя Ковригина. Этот обласканный властью живой классик будто бы собрался передать на запад свои крамольные рассказы. Дальнейшее повествование живописует душевные переживания Егора, который понимает, что при любом развитии событий отвечать придется ему.

Поссорившись с женой, Полуяков выезжает в Переделкино в Дом литераторов. Перед нами проходит вереница образов писателей того времени. Юрий Поляков маскирует их фамилии, но знающий читатель понимает, где вымышленный персонаж, а где отсылка к реальному человеку.

Для гурманов интересны детали из жизни Алексея Ковригина, Мартена Палаткина, Григория Майнера, Бесо Ахашени, Альфреда Полуханова и Гриши Красного, за собирательностью образов которых угадываются прототипы.

У Полякова есть отсылки к сатирическим текстам Булгакова, Ильфа, Петрова и других авторов. Эти переклички легки и ненавязчивы и доставляют удовольствие осмысления искушенному читателю.

Булгаковские нотки проглядываются в заголовке «Антисоветчина, как и было сказано» («Шизофрения, как и было сказано», «Мастер и Маргарита»). В ритуале проверки писательских билетов при входе в ЦДЛ: «Мой билет – мои усы» (аллюзия на Бегемота, предъявляющего удостоверение на имя Скабичевского). Описания застолья в ЦДЛ напоминают пиршества в «Грибоедове» (даже шкиперская бородка мелькает). Эта преемственность подтверждает слова Воланда о том, что люди не меняются.

Характеры литераторов перекликаются с образами Ильфа и Петрова: Лялин-Папикян мчится и блеет, как Изнуренков; подстрочные переводы стихотворений кавказского поэта напоминают знаменитое клише Остапа Бендера («А средь арыков и аллей идет гулять ишак»). Тем не менее, сатира Полякова не подражательна – у нее свой оттенок грустной иронии и печали о неслучившемся.

В романе есть отсылки и к более ранним работам автора. Заглавие «В кущах» ассоциируется с «Двое в плавнях» («Гипсовый трубач»), образ Анонима перекликается с выдуманным поэтом Су Цзы Ло («Любовь в эпоху перемен»), многие второстепенные персонажи имеют двойников в предыдущих произведениях.

В своих работах Поляков сжимает время. В «Веселой жизни» действие вмещается в несколько дней, но фабула охватывает много лет. Этот роман по времени развертывания событий предваряет предыдущие работы автора, так как эпоха перемен еще впереди. Перед нами добрый старый застой, когда все еще молоды: «История, куда ты скачешь в мыле? / Здесь хорошо, пожалуйста, постой!»

Мотив фатума, судьбы-рулетки, рока также характерен для Юрия Полякова. Об этом Говорит и Аноним: «Наша жизнь — игра на вылет./ Выигрыш могильный крест», «Античный рок тебя подкараулит, /Как беглый шизофреник с молотком».
Сильным ходом Полякова можно назвать полумистический эпизод разговора Егора Полуякова с ветераном Кольским, которого накануне похоронили. То ли привиделся он герою, то ли душа его еще не успела покинуть землю, но эта беседа повлияла на Егора. Он проголосовал на собрании в ущерб себе, но по совести.

Можно провести некую параллель между мистическим стариком Кольским и инвалидом (получеловеком без ног из романа «Замыслил я побег»). Он «подставляет» свои руки главному герою Башмакову, когда тот едва не срывается с балкона. Фокус в том, что инвалид к тому времени уже умер, но Башмаков чудесным образом спасся.

Честь Егора Полуякова была спасена им самим. За смелый поступок он расплатился: не получил новую квартиру, не поехал за границу, был вынужден уйти с работы. Любовь к актрисе оказалась поруганной, зато он помирился с женой: задуманный побег обратился возвращением.

Главный герой продолжает галерею типажей Полякова: «маленький человек» (Башмаков) – романтичный литератор (Кокотов) – перестроечный редактор (Скорятин). Каждый из них стоит на своей ступеньке лестницы, которая все-таки ведет не вниз, тем более, что на ней появился пусть полу, но Иаков (Егор Полуяков ).

Аноним – «внесценический» персонаж романа – писал:

По краешку запретному скользя,
Свободу мысли обращая в шалость,
Мы думали о том, о чем нельзя,
И говорили то, что разрешалось.

От себя добавляю:

Мы не были трусливы, нет.
Хотя за прошлое порой бывало стыдно.
В конце пути готовы дать ответ
За то, что скрыто, и за то, что видно.

Комментирование и размещение ссылок запрещено.

Комментарии закрыты.