Рецензии Долининой И. В. на книжные новинки и специальную литературу по филологии, соционике, биоритмологии, психологии и медицине (Андреев, Дашкова, Лу Саломе, Маринина, Митрохина,Поляков и другие ).
Опыт художественной литературы – СПб.: «Церковь и культура», 2016. – 300с.
В книге исследуется понятие «пошлость» в историческом ракурсе и на примерах из литературы. Автор прослеживает эволюцию значения этого слова в жизни, переход из бытовой области в сферу культуры, приобретение новых оттенков. Она пишет: «Прежде пошлое изживали так же быстро, как исправный дворник убирает грязь, оно не оформлялось в недотыкомку, снующую вокруг. Сгущение пошлого можно считать серьёзным надломом, произошедшим в культуре. Темное сгустилось во тьму». Выявлению и высветлению тьмы посвящен труд Евдокимовой.
Книга состоит из пяти глав:
Ловушки обыденности. Взгляд на обывателя.
Обыватель, пошляк, филистер.
Автор исследует роман Э.Т.А. Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра». Главный герой Мурр — не кот ученый Пушкина, не кот в сапогах Шарля Перро и тем более не Бегемот Булгакова. Он чужд инфернальности, не обладает сверхспособностями, не имеет чувства юмора. Зато высокопарно излагает свои взгляды и детально докладывает, как поел, поспал и удовлетворил влечение к очередной прелестной кошечке. «О аппетит, имя тебе кот!» — восклицает этот пушистый филистер.
Всего лишь обыватель.
Автор рассуждает о гранях пошлости в романах У. Теккерея, Г. Филдинга и Ч. Диккенса.
«Заглянув в душу и увидев в ней пустоту, Теккерей горестно отворачивается», — пишет Евдокимова. Тем не менее, один из героев « Ярмарки тщеславия», Джордж Осборн, самовлюбленный, самодовольный денди, преодолевает пошлость покаянием и гибнет в битве при Ватерлоо. Конец закономерен: дальнейшее развитие образа в сторону пошляка было бы уже неестественно, а в сторону настоящего человека – еще не возможно.
В «Истории Тома Джонса, найденыша» Г. Филдинг близко подходит к теме пошлости, но его героев нельзя в полной мере считать пошляками. Душа сквайра Вестерна «на пределе грубости и простоты живет со всей возможной искренностью, которая растворяет в себе фальшь пошлости». Душа другого героя, Блайфила, сосредоточена на разрушении. Потому его самодовольство, ложь и напыщенная болтливость растворяются в уничтожающем хитроумии злодейства.
У Ч.Диккенса в «Посмертных записках Пиквикского клуба» целое собрание филистеров: бездарный поэт, несостоявшийся романтик, псевдоспортсмен и пародия на председателя – сам Пиквик. Однако автор не насмехается над своими персонажами, считая их просто милыми чудаками.
Обыватель, пошляк, злодей.
Автор разбирает творчество романиста Г. Белля в ракурсе эволюции взгляда на обывателя в немецкой литературе. Персонажи Белля сравниваются с пушкинским Швабриным («Капитанская дочка»), лермонтовским Печориным (« Герой нашего времени»), чеховским Беликовым ( «Человек в футляре»).
Заурядность и пошлость.
Посредственность и ничтожество.
Наивный Максим Максимович из « Героя нашего времени», безответный Самсон Вырин из «Станционного смотрителя», приниженный Акакий Акакиевич из «Шинели», трогательный Макар Девушкин из « Бедных людей», — составляют собирательный образ маленького человека. Несмотря на посредственность, никто из них не замечен в пошлости. И напротив, чеховские Червяков ( « Смерть чиновника»), Старцев ( «Ионыч»), Кулыгин ( «Три сестры») в своем оскуднении представляются еще более безнадежными, чем гофмановский Мурр.
Обыденность и бытийственность.
Автор подробно останавливается на героях Л.Н.Толстого, сравнивая Николая Ростова с Борисом Друбецким и Адольфом Бергом. Николай- заурядный малый, но он полон жизни, а Берг и Друбецкой пошлы в своей механистичности. Елена Евдокимова касается еще одного персонажа Толстого – Сони, в некоторой степени оправдывая ее. Хоть эта героиня и посредственна, но все же не пустоцвет.
Малые и великие.
«Между обывателем и пошляком поставить знак равенства нельзя так же, как между жизнью будничной…и ничтожной…Пошляк содержится в человеке как некая потенция, которую он актуализирует или которой противостоит…каждый момент бытия», — делает вывод автор.
О нашей маленькой жизни.
Искушение творчеством.
Автор касается «священных коров»: Набокова и Бродского. «На тонком сплаве ехидной насмешки и брезгливости держится линия Чернышевского в «Даре»…Набоков противопоставляет свой талант художника жалким литературным потугам…,призывая разделить свое недоброе веселье…,используя свой дар для сведения счетов, сам оказывается на грани пошлости», — прозорливо наблюдает Евдокимова. «В случае с Бродским из человека вылез мелкий ловкач и проэксплуатировал в нем поэта…Поэзия какая-то вся ему принадлежащая, от него не отрывающаяся и его от себя не отрывающая», — замечает автор, поверяя изыски Бродского пушкинской простотой.
Мелочи секулярной жизни.
«Есть такой современный писатель Виктор Пелевин, впрочем…сам он себя преподносит в таком ключе, что можно сказать: «нет такой писатель Виктор Пелевин»…Ведь нужно убедить публику в том, что пустота и бессмыслица сказанного – нечто большее, чем бытие и смысл…Основной прием в «Жизни насекомых» — незаметное оборотничество из человека в насекомое и наоборот…Пустота стремится найти вовне себе подтверждение и санкцию, отсюда маниакальная сосредоточенность на отрицании священного», — пишет автор о В.Пелевине, отмечая его сходство с И.Бродским.
Не «живая жизнь» и дьявол без ада.
«Солидаризация с обывателем-прием,создающий видимость незыблемости мира, в котором происходит действие…но вдруг …тот, кто был центром самодовольства, оказывается в центре непотребства», — размышляет о романе М.Булгакова Елена Евдокимова.«Воланд и свита лишают убийственной прочности застывшие души, хотя бы ценой страдания или тревоги…Непроясненность мира божественного, сумрачная вечность героев тихом, но нерадостном мире…Как будто вечность ослаблена мечтательностью, а в обыденности окопалась пошлость»,-завершает она.
Вопреки бессмыслице
«В «Географе…» А.Иванова …предлагается просто жизнь, и жизнь всего лишь в остатке…Автор не боится быть похожим, не боится быть иным, не боится сослаться на простого Пушкина, а не на сложного Бродского…Его позиция – противостояние пошлости, причем из положения внутри находимости… Повествование заканчивается подвигом – спасением жизни и отказом от награды»,- говорит Евдокимова, печалясь, что последующие произведения Иванова не так бытийны, как «Географ…».В этом же разделе она упоминает о романе М.Кучерской «Тетя Мотя»: «…непримиримость с пошлостью создает катарсический эффект…Чуткость к пошлости отличает Кучерскую и Иванова от большинства современных авторов, которые этим не обеспокоены.»
Пошлость как грех.
Великий грех и ничтожный человек.
Лакей Смердяков, Ставрогин, Версилов и черт из видений Ивана Карамазова, гоголевские городничий и Пискарев, Иван Иванович и Иван Никифорович, последние люди Заратустры, — «Злодеяния являются исключениями, пошлость же повсюду и узнается не сразу».
Агент дьявола или никто.
«Пошлость в «Мертвых душах» бесконечно страшна, так же как и дьявол…Главное – мистическая, а не житейская путаница жизни и смерти…Возможность для человека противостоять черту высказана в «Ночи перед Рождеством».
Небольшое отступление о великой интуиции.
«Первым увидел в дьяволе пошляка все-таки не Достоевский, а Гете, положив начало интуиции, выявляющей мистическую, потустороннюю природу пошлости…Художественный гений подсказывает ему, чем держится дух тьмы, который не может быть величественным».
Пошлость и зло в абсолютном тождестве.
«Не любой злодей – пошляк. Но любой пошляк может склониться к злодейству. Сложись определенным образом обстоятельства».
В заключение книги Елена Евдокимова высказывает сомнение, не опоздали ли мы с темой? Вспомним окуджавское:
На фоне Пушкина снимается семейство.
Как обаятельны для тех, кто понимает,
Все наши глупости и мелкие злодейства,
На фоне Пушкина, и птичка вылетает.
Любой обыватель стремится дотронуться до гения (хотя бы на общем фото). Чтобы птичка (душа) с ужасом не вылетела из опошленного тела, недобытие должно стать бытием. Этому и способствует труд Евдокимовой — ее необыкновенно искренняя, глубокая по сути и тонкая по мироощущению книга.
Цитаты из книги:
Пошлость возникает как сочетание какой-либо человеческой слабости с полным довольствием собой.
Разновидностей пошлостей множество. Это и похабщина, и вульгарность, и избитость, и фальшь, и кривляние, и бесстыдство.
Одно из самых устойчивых качеств пошляка – неуёмная болтливость. Ею врожденная потребность души преодолеть пустоту имитирует жизнь.
Непотребство будоражит пошляка, как возбуждающее средство, создавая видимость жизни.
Пустота – материнская утроба пошлости, откуда она появляется на свет, туда и затягивает добычу. В пошлость, как в грех, впадают и падают.
Спасти пошляка нельзя, спастись бы самому. Ведь часто к общению вынуждает ситуация: соседство, работа или супружество.
Чем меньше замечают пошлость, тем более несомненно ее господство.
Если нет твердых ориентиров, которые заставляют человека жертвовать своим благополучием, то пошлость начинает почитать себя бессмертной.
Продолжение следует…