Выдержки из книги И.В. Долининой «Великие люди глазами гомеопата».
Йоганнес Брамс (1833-1897)
И грядет он – тот, чьё мастерство не проклевывается из земли робкими ростками, а срезу расцветает пышным цветом. И он явился, юноша светлый ,у колыбели которого стояли грации и герои. Его имя Иоганнес Брамс.
Роберт Шуман
Жизненный путь и история болезни
Йоганнес родился в Гамбурге в 1833 году. Его родители держали небольшой галантерейный магазин. Отец происходил из сословия ремесленников, но хорошо играл на многих музыкальных инструментах. Предки по линии матери служили учителями, пасторами и юристами. Мать Брамса была старше своего мужа на семнадцать лет. Она не отличалась красотой и хорошим здоровьем, но обладала глубоким чувством прекрасного. Именно от неё Йоганнес унаследовал любовь к поэзии и живописи.
Музыкальный талант Брамса обнаружился в раннем детстве, и уже в семилетнем возрасте он брал уроки у знаменитого пианиста Косселя. В десять лет Йоганнес выступал в престижных концертах, а в тринадцать лет зарабатывал игрой в тавернах. Когда не стало Мендельсона, педагог Брамса воскликнул: «Великий мастер покинул сей мир, но более великий дар расцветает у Брамса!»
Йоганнес рос хрупким и болезненным. Сказывалось отрицательное влияние ночных выступлений в душных прокуренных помещениях. Обстановка в родительском доме также оставляла желать лучшего. Отец упрекал всех домашних в расточительности, а сам не знал цены деньгам. Средств вечно не хватало. Брамс старший считал, что Йоганнес слишком долго занят учебой и стремился скорее отдать сына в люди, зарабатывать самому свой хлеб.
Видимо, такие черты характера, как замкнутость и молчаливость, идут из раннего детства Брамса. Еще тогда у него рано проснулась тяга к одиночеству, что часто воспринималось окружающими как гордость. Даже близкий приятель Йоганнеса вспоминает о друге так: «Брамс – ярко выраженный эгоист; все, что не соответствует Его настроениям, Его опыту, Его привязанностям, отвергается с холодной любезностью… Он не любит поступаться ни одной мелочью, относящейся к его принципам… не хочет выступать публично и не желает нарушать собственный душевный комфорт».
На самом деле, подобное поведение объяснялось сверхкритичным отношением к себе самому и юношеской неуверенностью в своих силах. Брамс предпочитал жить в мире творчества, отказываясь от шумного времяпровождения и новых знакомств.
Йоганнесу хорошо было только в узком кругу друзей. Когда он начинал музицировать, то настолько углублялся в себя, будто вокруг никого не было. Слушатели были очарованы его мастерством и манерой исполнения. Юный Брамс не разделял их восторгов и нередко уничтожал свои произведения.
Когда Иоганнесу исполнилось двадцать лет, произошло его знакомство с семьей Шумана. Старшему мэтру было сорок три года. На следующий день после музицирования Брамса, Роберт Шуман напишет в дневнике: «В гостях был Брамс – гений». А его жена Клара добавляет: «То, что он нам играл, отмечено таким мастерством, что с трудом верится, что именно этот юноша является автором исполняемых вещей».
Йоганесс Брамс был по-отечески принят семьей Шуманов. Но даже в такой теплой обстановке оставался замкнутым и немногословным. Клара пишет в дневнике: «Брамс поражает нас своей молчаливостью. Он почти совсем не говорит, а если это случится, то говорит так тихо, что я ничего не могу понять. У него наверное есть свой тайный внутренний мир».
Погостив несколько недель у Шуманов, Йоганнес уехал домой. Но уже через три месяца Брамс был потрясен ужасной вестью о том, что Роберт Шуман пытался утопиться, а затем был помещен в лечебницу для умалишенных. Йоганесс немедленно вернулся в Дюссельдорф, чтобы поддержать безутешную супругу маэстро. В трудные времена разлуки с мужем, Брамсу удалось отвлекать Клару от мрачных мыслей посредством музыки и дружеского участия. Он поселился неподалеку от дома Шумана, а затем переехал к его семье.
Для юного неопытного Брамса утонченная женщина стала предметом романтической влюбленности. Супругу Шумана он боготворил, обращался к ней на «Вы» или «Милая фрау мама». Клара действительно сначала воспринимала его, как «милого мальчика». В душе Йоганнеса нарастал трагический конфликт между уважением к Роберту Шуману и разгорающейся страстью к жене друга. Эти чувства отразились во многих сочинениях Брамса.
Вскоре Клара уехала на курорт, а Брамс отправился подыскивать для больного Шумана подходящий санаторий. Они постоянно переписывались, но к сожалению большая часть этой корреспонденции утрачена. Через много лет Йоганнес и Клара вернули друг другу свои послания и оба уничтожили почти все письма.
По обращению к Кларе можно судить о развитии чувств у Йоганнеса. Сначала он писал «почтенная фрау», затем «драгоценная подруга», потом «нежно любимая подруга», позже «милая фрау Клара» и, наконец, просто «милая Клара». Материнское отношение зрелой дамы с годами переросло в женский интерес к молодому композитору.
Клара предлагает Брамсу перейти на «ты», но он еще не смеет, хотя и пишет: «Я раскаиваюсь в каждом слове, когда пишу к Вам, если оно не о любви». И только через два года в его письме прорывается истинная страсть: «Любимая Клара! Как страстно я тебя желаю! Люблю, и не устаю повторять это… Твои письма – это поцелуи для меня».
А затем случилось то, во что не хотелось верить – смерть Шумана в лечебнице. Тень усопшего друга навсегда осталась между Кларой и Йоганнесом. Может быть поэтому к заглавию одного из своих сочинений Брамс добавил приписку: «Представь себе человека, который хочет застрелиться и ничего другого ему не остается».
После смерти мужа Клара переехала в Берлин. Её чувства к Йоганнесу стали более пылкими, но тот уже понял необходимость разрыва этих мучительных для двоих отношений. Стиль его посланий из влюбленного превращается в дружеский. Это больно ранит Клару, хотя она и завещает своим детям «вечную благодарность тому, кто пожертвовал для неё годами своей юности», сама не простит Йоганнеса. А позже напишет в дневнике: «Моё участие в его судьбе и творчестве останется всегда горячим, но моё доверие к нему полностью утрачено».
В двадцать три года время тяжелого кризиса Брамса закончилось. Он много сочиняет, выступает с концертами, помогая своей семье. Перед отъездом в Вену говорит отцу: «Если дела пойдут плохо – полистай ноты в моей старой папке и ты найдешь утешение». Заботливый Йоганнес вложил между листами нотной бумаги крупные денежные купюры.
В 1862 году Брамс приехал в музыкальную столицу – Вену. Его восторгу не было предела. Маэстро тепло встретила публика, а сам он не мог поверить в то, что ступает на ту же мостовую, по которой ходил великий Бетховен. Композитор много работает. Из под его пера выходят квартеты, фортепианные сонаты, скрипичные пьесы, танцы и вальсы. Он получает место хормейстера в Венской вокальной академии.
Через три года от инсульта умирает мать Брамса. Йоганнес тяжело переживает эту потерю. Печальное событие послужило толчком к завершению «Немецкого реквиема», который Брамс сочинял уже много лет, начав после смерти Шумана. На титульном листе композитор написал: «В память о матери».
Через два года отец Брамса вновь женился. Йоганнес одобрил его выбор и в течение всей жизни поддерживал с мачехой нормальные отношения. Свою же личную жизнь маэстро так и не устроил. В двадцать пять лет он был сильно влюблен, но упустил шанс создать семью.
В тридцать шесть лет он испытывал глубокое чувство к дочери Шумана – Жюли, но никаким образом не выдавал своего отношения. Обручение Жюли и итальянским графом застало Йоганнеса врасплох. Он был потрясен, но единственное, что мог сделать, это подарить новобрачной свою «Рапсодию для альта». Клара Шуман запишет в своем дневнике: «Прекрасная вещь… Она настолько поразила меня глубочайшей болью, в тексте и музыке, что я долго не могла избавиться от этого впечатления».
Брамс не был аскетом и имел множество непродолжительных связей с женщинами. В нем сочеталась поверхностная общительность с глубокой замкнутостью. Здоровье Йоганнеса в годы зрелости окрепло. Он любил и одиночные прогулки по горам, и ночные кутежи в приятной компании.
Особую роль в жизни Брамса сыграло знакомство со знаменитым хирургом Теодором Биллротом. Современные врачи знают его как автора нескольких уникальных методик, но Биллрот как музыкант незаслуженно забыт. Между тем, музыка являлась его страстью. Теодор был известным исполнителем, сочинителем и музыкальным критиком. На путь медицины он встал, уступив мольбам больной матери.
Первая его встреча с Брамсом, положившая начало глубокой дружбе, произошла в 1856 году в Цюрихе. Биллрот имел роскошный дом, в котором организовывал приватные концерты Йоганнеса. Интересен факт, что около ста лет до этого этот дом принадлежал другому знаменитому врачу Петеру Франку, который устраивал у себя концерты Гайдна и Бетховена ( Бетховен — тип Меркурий ).
Основой отношений двух великих людей эпохи было взаимное уважение. Брамс посвятил Теодору несколько своих произведений. Друзья часто вместе путешествовали по Италии. Биллрот, как никто другой, хорошо знал характер композитора: «Пока он полон огня, то восхищается голосами и всем хором. Если выступления имеют успех, Йоганнес деятелен и работоспособен, но неудачи полностью выбивают его из колеи». Особая поддержка потребовалась Брамсу в 1871 году, когда его отец тяжело умирал от рака печени. Биллрот, как врач сделал для друга все возможное.
Несмотря на скорбную утрату, жизнь продолжалась. Брамс делался все популярнее. В 1880 году композитор познакомился с Йоганном Штраусом и был совершенно очарован его вальсами. Они вместе музицировали, часами беседовали о музыке, делились мыслями и планами.
Финансовое положение Брамса укрепилось настолько, что он смог оставить пост директора «Общества друзей музыки» и полностью посвятить себя творчеству. После нужды и лишений юности, композитор наконец позволил себе вести достойный своего таланта образ жизни.
Вот как описывает зрелого Брамса его современник: «Он отпустил роскошную бороду, придающую солидный вид. Выглядит великолепно и ходит всегда в очень чистых рубашках, но без воротничка и галстука и обычно в открытом жилете, со шляпой в руке. Сейчас он цветом лица, гривой волос и всем своим обликом очень похож на портрет Бетховена».
Интересным для гомеопата является тот факт, что Брамс не переносил воротников, а также то, что он категорически не пользовался очками, хотя был сильно близорук. Плохое зрение маэстро даже считал преимуществом – ведь оно позволяло не замечать многих неприятных и отталкивающих вещей.
Йоганнес имел очень чувствительную нежную душу. Он плакал над грустными книгами, а некоторые из них даже не мог заставить себя прочитать до конца. Описание страданий и нищеты разрывало его сердце. А в личной жизни Брамса все оставалось без перемен, и он мог позволить себе шутить: «Я, к сожалению, никогда не был женат и, слава Богу, до сих пор не женат».
Композитор находился в зените славы. Публика его обожала. Единственным критиком маэстро явился некий ярый приверженец Листа и Вагнера, публиковавший свои статьи в венской газете. По воспоминаниям современников, Брамс обижался на эти нападки, стараясь, однако, не подавал вида.
По натуре своей композитор был очень демократичен. Однажды в трактир, где он сидел с друзьями, вошла дама полусвета и крикнула: «Эй, профессор, сыграй нам, а мы потанцуем». Маэстро сел за расстроенное пианино и весь вечер лихо наигрывал.
Он вообще легче обращался с простолюдинами, чем с людьми своего круга. Особенно это касалось женщин. Йоганнес говорил своей экономке: «Артисту нельзя жениться. Если он возьмет в жены артистку, то её всегда надо чем-то восхитить или удивить. А жена, не имеющая дела с искусством, может просто не понимать его. Так или иначе, брак не для таких, как я».
Жизнь Брамса вступила в заключительную фазу. Он ценил холостяцкую независимость и завещал значительную часть своего состояния Венскому обществу любителей музыки. Весной 1896 года на семьдесят шестом году жизни скончалась Клара Шуман. Сообщение Брамсу доставили поздно, поэтому его поездка на погребение была срочной и утомительной.
За короткое время маэстро сильно похудел и стал крайне раздражителен. Летом 1896 года возникли признаки желтухи. Друг композитора пишет: «Брамс выглядит, будто ему восемьдесят три, а не шестьдесят три года. Его вид ужасен. Длинная белая борода, худое лицо, желтые глаза. Одежда болтается, как на вешалке… За несколько месяцев он из пышущего здоровьем мужчины превратился в немощного старика».
У композитора появилась бессонница и сильный зуд кожи. Аппетит сохранялся хорошим, а анализы не выявили серьезных отклонений. Однако, Брамс продолжал худеть. Экономка тайком ушивала его одежду, чтобы лишний раз не беспокоить хозяина.
Зимой Йоганнеса стали мучить боли в крестце которые он считал следствием неудачного массажа. Цвет лица больного потемнел, появилось сильное головокружение. Брамс ослабел настолько, что с трудом ходил. Вдобавок, его просквозило, что привело к воспалению лицевого нерва и левостороннему параличу мышц лица.
Хорал «О мир, я тебя покидаю» стал лебединой песней композитора. С весны 1997 года у него пропал аппетит, появилась тошнота, а затем кишечные кровотечения. Йоганнес крепился, пытался шутить. Но консилиум подтвердил безнадежность состояния больного.
Последние часы композитора подробно описаны доктором Робертом Бройером: «Я сделал ему укол морфия, он поблагодарил и задремал. К утру больной стал беспокоен. Я спросил, не хочет ли он пить. Брамс выпил стакан рейнвейна медленными глотками. Затем вздохнул и сказал с видимым удовольствием: «Боже, как вкусно!». Это были последние слова, которые я него слышал. Маэстро лежал и печально смотрел, а из глаз текли крупные слезы. Но вот он глубоко вздохнул и покинул этот мир».
Брамсу было шестьдесят четыре года. Его похоронили рядом с Бетховеном и Шубертом. А известная певица, которую он когда-то любил, первой бросила горсть земли на крышку гроба. Во время погребения были приспущены флаги в городе и на всех кораблях в порту. Так прощались с последним музыкантом-романтиком XIX века Йоганнесом Брамсом.
Размышления над гомеопатическим диагнозом.
В связи с отсутствием патологоанатомических данных, о диагнозе Брамса можно судить только по заключениям лечащих врачей. Еще за год до смерти композитор не жаловался на здоровье и даже мог позволить себе шутливые замечания: «Я еще ни разу не пропустил обед и не принял ни одной капли микстуры». История болезни Брамса развивается после кончины Клары Шуман, которая послужила для маэстро тяжелым ударом.
Летом 1896 года он похудел, затем появились признаки желтухи. Лечащий врач отметил сильное увеличение печени. Маэстро не хотел считать себя больным и в письмах сообщал своему другу: «Моё недомогание не должно тревожить тебя ни в коей мере. Это обыкновенная желтуха, которая однако не хочет отстать от меня… Во всяком случае, у меня ничего не болит и ничего не беспокоит. Аппетит по-прежнему превосходен».
Сохранность аппетита ставит под сомнение диагноз рака печени. Диагноз цирроза печени также не имеет под собой достаточных оснований. Выраженная желтуха и интенсивный кожный зуд характерны не для цирроза, а для механической непроходимости желчных путей, вызванной либо камнем, либо новообразованием. При этом отмечается симптом Курвуазье, описанный в 1888 году. Это значительное увеличение желчного пузыря, который пальпируется «как груша». Отсутствие жалоб на боли в печени в течение всей жизни Брамса говорит не в пользу желчекаменной болезни, а более свидетельствует о возможном новообразовании.
Наш современник – доктор Калер, изучавший историю болезни композитора, сделал вывод о наиболее вероятном диагнозе. Это карцинома головки поджелудочной железы. Для этого заболевания характерны симптомы: снижение веса при сохраненном аппетите, нарастание желтухи, появление болей в крестце, а на поздних стадиях – кишечные кровотечения.
Брамс не лечился гомеопатически. Если бы он прибегнул к этому методу, то возможно, гомеопатия смогла бы частично облегчить страдания больного. На поздней стадии заболевания это могли быть препараты: арника, карбо анималис, хина, кроталюс, секале корнутум.
Что касается психотипа композитора, то, на мой взгляд, он наиболее соответствует Натриум муриатикум. В пользу этого говорят такие черты характера, как: погруженность в свой внутренний мир, недемонстративность, неуверенность в себе, которую окружающие принимают за гордость, стойкое переживание лишений, способность испытывать глубокие чувства к недоступному объекту любви, подсознательное нежелание реализации своего эротического влечения, сочувствие несчастным и убогим, демократизм поведения.
Натриум муриатикум, как и Лахезис, не переносит малейшего давления в области шеи, поэтому избегает воротников-стоек. Кроме этого, он часто близорук, но пренебрегает очками, скрываясь за своим плохим зрением от несовершенства окружающего мира.
Заболев, Натриум старается казаться по-прежнему здоровым и отрицает наличие недуга. Психические травмы играют решающую роль в развитии патологии этого психотипа. Уходит из жизни он с достоинством и тихой печалью.
В пользу Натриум муриатикум говорят следующие симптомы (приводятся по Materia Medica К. Геринга):
- слезливость в одиночестве, антропофобия;
- приступы веселости и радостного настроения с потребностью танцевать, музицировать;
- ослабленное зрение, нелюбовь к очкам;
- лицевая невралгия;
- хороший аппетит;
- ощущение разбитости в крестце;
- кишечные кровотечения.
Маэстро называл себя «великий посторонний» не по причине равнодушия к окружающим, а потому, что не считал себя гением. Под маской сдержанности скрывалась духовная глубина и истинная скромность. Таким был Йоганнес Брамс – этот титан духа и гордость европейской культуры.
Подробнее в книгах Долининой И.В. «Характер и здоровье», «Узнай свой тип и вылечись», «Великие и гомеопатия».